– Добро пожаловать в нашу семейку, Стен, – сказал Достоевски и, выжав педаль до отказа, понёсся прочь от города, от всего, что Стенли Эрунд знал в этой жизни.

Вот и наступило время для Панчо Пирелли. Он появится здесь совсем скоро. Кто такой? – спросите вы. О, это настоящий профи, артист, работающий с рыбами. Легендарный артист. Он творит такие чудеса, что некоторые вообще не верят, что он обычный человек, а не рыба. Как у него это получается? Каким чудом он раз за разом избегает смерти? Наверно, у него есть жабры? И чешуя? Наверно, у него рыбья кровь? Наверно, он этим водным тварям ближайший родственник? Панчо – человек-рыба и человек-легенда. И как только он появится на этих страницах, он вывернет мир нашего Стена наизнанку, перевернёт его вверх тормашками. Конечно, сейчас, на этом этапе нашей истории, Панчо даже не подозревает о существовании мальчика по имени Стенли Эрунд. И Стенли ничего не знает о Панчо Пирелли. Но их пути пересекутся. Неизбежно. Хотят они этого или нет – они обязательно встретятся. Так решила судьба. И мы – совсем скоро – будем свидетелями этой встречи.

Тем временем Стен катит вперёд и вперёд в «лендровере» с Достоевски и Ниташей. Сзади грохочет и раскачивается автоприцеп. Едут они по дороге вдоль моря. Вдоль дюн, пляжей и бесконечной воды, мимо деревянных лачуг и пары-тройки деревень. Солнце сияет в синем-синем небе, море поблёскивает, от него веет прохладой, в прибое танцуют лодки. Достоевски, похоже, совершенно счастлив.

– Вот это жизнь, Стен! – восклицает он. – Дорога стелется под колёса! Весь мир на ладони, нараспашку, как устрица! Мы свободны точно ветер! Куда хотим – туда летим!

Достоевски чуть поворачивает руль, объезжает колдобину на дороге. И широко улыбается Стену, поймав его взгляд в автомобильном зеркале.

– Ну, как тебе такая жизнь, малой? Как дышится на свободе?

Стен отводит взгляд. Опускает пальцы в садок. Смотрит на плывущие за окошком дюны. И уже не знает, правильно ли он поступил. Почему он так легко расстался со всем, что любил? Что, интересно, на него нашло?

Ниташа оборачивается к нему, усмехается.

– Он сейчас заплачет! – говорит она.

– Вовсе нет! – возражает Стен.

Достоевски снова смотрит на мальчика через зеркало над рулём.

– А чего ж ему не поплакать? – произносит он. – Ты бы, Ниташа, на его месте в три ручья ревела. Ты хоть понимаешь, что сделал наш Стен? Ведь я прав, сынок? Ты об этом грустишь?

– Нет, – отвечает Стен, стараясь не встретиться взглядом с Ниташей. И стараясь, чтобы голос не дрогнул. Но получается сдавленный шёпот.

– Скучаешь по своим? – продолжает Достоевски.

Стен поднимает глаза.

– Совсем чуть-чуть, мистер Достоевски, – говорит он наконец. Ниташа фыркает.

Достоевски подмигивает Стену в зеркале.

– Знаю, скучаешь, – говорит он. – А как иначе? Но ничего, скоро к нам привыкнешь, мы тоже станем своими. И к вольной воле привыкнешь. Верно, Ниташа?

– А то! – Ниташа радостно хихикает.

Стен смотрит в пол. Не дрейфь, говорит он себе.

– Ты скоро забудешь о тех, кто остался в прошлом, – говорит Достоевски. – Верно, Ниташа?

– Да! Он всё забудет! – выпаливает Ниташа.

– Вот и славно, – подхватывает Достоевски. – Так что не грусти, сынок. Мы теперь – твоя семья. Мы о тебе позаботимся.

Он жмёт на газ. Мотор ревёт. «Лендровер» и автоприцеп с «Утиной охотой», грохоча, несутся вдаль.

Стен откидывается на спинку. Он твердит себе, что поступил правильно, совершенно правильно. Он твердит себе, что всё будет хорошо. Что главное – не дрейфить. Только почему-то приходится всё время загонять слёзы обратно в глаза.

Они всё катят – вперёд и вперёд. Достоевски и Ниташа едят купленные в пути пирожки с мясом и то и дело запускают пальцы в пакетик с конфетами. Ниташа щедро делится со Стеном: кидает конфеты назад, через плечо, и вот уже всё вокруг него усыпано арахисом в шоколаде, леденцами-изумрудами и леденцами-рубинами, американской жвачкой, конфетками-монетками, мини-бутылочками колы, желейными змейками и червяками. Конфеты лежат у него на коленях, на сиденье, на полу. А он всё пялится в окно, на мир, и чем дальше они едут, тем более огромным, просто необъятным этот мир кажется.

– Тебе бы поесть надо, сынок, – говорит Достоевски. – Силёнок поднабраться. Жизнь-то предстоит нелёгкая! Шутка ли – аттракцион «Утиная охота»!

И Стен покорно лижет сладкие сердечки с надписями ЧМОКИ и ОБОЖАЮ. Потом медленно жуёт синюю мармеладину. Болтает сладкими пальцами в садке с рыбками, а они разевают крошечные ротики и гладят его плавничками и хвостами. Кроме «лендровера» на дороге есть другие машины с ярмарки. Вот мимо громыхает грузовик, а в кузове у него «Стена смерти». Вот они нагоняют кибитку с бородатой женщиной и леди-татушкой – обе радостно машут из окон. Достоевски машет в ответ и приветственно гудит.

День блёкнет, солнце уже совсем низко над потемневшим морем. Подступают сумерки. Вдали виден город: шпили, башенки, высокие дома. Достоевски счастлив.

– Добрались! – восклицает он. – И как они тут жили без нашей «Утиной охоты»?!

Они въезжают в предместье и останавливаются на светофоре – красный свет. На дорогу выходит полицейский и, уперев руки в боки, встаёт перед «лендровером».

– Стен! Изобрази идеального ребёнка, – шипит Достоевски.

Полицейский подходит к водительской дверце.

– Вы тоже ярмарочные? – спрашивает он.

– Так точно, начальник, – говорит Достоевски.

– Зовут как?

– Уилфред Достоевски, начальник. А это детки, Стенли и Ниташа.

Полицейский всматривается в лицо Стена через стекло. Потом открывает дверцу и светит фонариком прямо ему в лицо. И Стену ужасно хочется крикнуть: Да-да! Верно! Это я! Заберите меня! Арестуйте! Я – Стенли Эрунд, тот самый мальчик, что сбежал из дома в Рыбацком переулке!

– Значит, ты Стенли? Так? – прищурившись, шепчет полицейский.

– Да, начальник.

– А скажи-ка мне, Стенли, – говорит он вкрадчиво, – ты не баламут?

– Да что вы, начальник, – говорит Достоевски. – Он у нас тихоня!

Полицейский оборачивается.

– Разве я вас спрашиваю, мистер Достоевски?

– Нет, начальник.

– Вот и помолчите! – Он скалит зубы. Вроде как улыбается. – Так что, юноша Стенли? Нарушаем закончики-то?

– Нет, сэр, – шепчет Стен.

– Это хорошо! Потому что баламутам тут не место. Мы с баламутами знаешь, что делаем?