Альф подтвердил, что это отвратительно.

Фред засвидетельствовал, что это низкопробно и ужасно.

Тед покачал головой и, глубоко вздохнув, произнёс:

– Босс, я врубился. Вы, типа… не врали. Мир слетел с катушек. Ща мы этим злодеям покажем! Выдворим их из помещения. И личности расквасим.

– Горожо згазано, Дед, – сказал Кларенс П. – Велигий ДУРЕН-лидер, вождь нажего Дебардаменда, будед вами вземи гордидца. Ждо ж, барни, пора размядца.

И амбалы начали разминаться: наклоны, приседания, махи руками-ногами, бег на месте. Фургон дрожал, дёргался и скрипел. Стен как раз поравнялся с фургоном и даже притормозил, увидев, что наглухо задраенная машина ходит ходуном.

Кларенс П. навёл телескоп прямо на его лицо.

– Гляньде, огламоны, – сказал он. – Эдо один из них. Изчадье ада.

Охламоны по очереди глянули в окуляр – и застонали от омерзения.

Фреда вообще чуть не стошнило.

– Гнусный тип, босс, – промолвил он. – Хуже не бывает.

– В точку, Фред, – отозвался Тед.

– Да я ж его одной левой! – сказал Альф. – Можно зубы ему повыбивать? А, босс?

– Нед, Альф, – ответил Кларенс П. – Он мелгая рыбёжга. Наз ждёд добыча бозущездвенней. Эдод пуздь идёд звоей дорогой.

Стен заглянул в своё ведёрко и пошёл дальше.

Кларенс П. открыл портфель и достал листок, озаглавленный:

Он потирал руки.

– Вберёд, барни, – сказал он. – Выже ноз, грудь колезом, збины брямо. На бриздуб.

И все ДУРЕН-амбалы выскочили из фургона на тротуар.

Стен шёл куда глаза глядят через залитый утренним светом город. Мимо «Таверны корабелов», мимо приюта Армии спасения, мимо магазинчика Комитета помощи голодающим. Внизу поблёскивала река, вдали синело море. Дойдя до пустыря, Стен увидел, что ярмарка почти разобрана. Детали огромного колеса обозрения были погружены на длиннющий трейлер. Карусельные лошадки лежали вповалку в кузове грузовика. Киосков с хот-догами и сахарной ватой не было и в помине. Исчез и древний автоприцеп цыганки Розы. Стен как потерянный бродил среди этого разора, а вокруг сновали мужчины с кувалдами и верёвками – разбирали конструкции, складывали брезент. Одни покрикивали, другие ругались, и всё перекрывал гул моторов.

– Поберегись, малец! – заорал ему кто-то. – А ну давай в сторону!

Стен пригнулся, отскочил. И пошёл дальше. Он не знал, зачем он здесь, что надеется сделать или найти. Оцепенение ещё не прошло. Земля дрожала и уходила из-под ног.

– А-а, так ты вернулся!

Чей это голос? Ну, разумеется, это Достоевски. Вот он, идёт рядом со Стеном.

– Не удержался, да? Вернулся к нам?

Стен ничего не сказал. Достоевски заглянул в ведёрко, где осталась одна рыбка.

И придержал Стена за локоть.

– Где остальные-то, а?

Стен не смог ответить. В глазах у него вскипели слёзы. Какой-то голос внутри него твердил: Уходи отсюда. Иди домой. А другой голос говорил: Иди дальше. Иди на край света, Стен.

– Ты пришёл ещё поработать? – спросил Достоевски.

– Но вы ведь уезжаете? – сказал Стен.

– Верно. Прилавок я снял, уток упаковал, прицеп на ходу уже, под пара́ми.

– Куда поедете?

– Сначала туда, потом сюда. Мир-то большой… – Он замолчал и улыбнулся. – Малой, да ты никак пришёл, чтобы уехать с нами?

– Нет, – быстро сказал Стен, но тут же задумался: может, он как раз хочет уехать?

– А у меня хорошенькие новые рыбки, – сказал Достоевски. – Так и сияют, так и переливаются!

Он наклонился ближе.

– Ниташа будет тебе рада. Она, конечно, молчит, но я по глазам вижу. По-моему, она к тебе неровно дышит, малец.

Стен промолчал. Они как раз дошли до «лендровера» с прицепом. В окошке прицепа виднелись сваленные в кучу утки. А в окошке «лендровера» виднелось лицо Ниташи. И Стену вдруг представилось, как он залезает на заднее сиденье, как уезжает от дядиных станков, от консервных банок. Как мчит на край света – вольный и свободный.

– Знаешь, что я думаю? – произнёс Достоевски. – Я думаю, что ты слишком долго сидел взаперти. Ты, малой, созрел. Готов к приключениям. Я прав или не прав?

Стен пожал плечами.

– Тут для тебя уйма дел, – сказал Достоевски. – О новых рыбках будешь заботиться. Уток драить. Решай, конечно, сам, но мне сдаётся, ты рождён для ярмарки, для аттракциона «Утиная охота».

Стен вздохнул. Возможно, Достоевски прав. Для чего он точно не рождён, так это для безрадостной работы на консервном заводе в доме 69 по Рыбацкому переулку. На кой ему сдалась такая жизнь? Да ещё бок о бок с таким человеком, как дядя Эрни. Как он мог? Как он мог совершить это ужасное, ужасное преступление? Стен глубоко вздохнул.

– И платить я тебе буду, – добавил Достоевски. – Само собой. Моё слово крепкое.

Стен снова вздохнул. «Ну, смелее», – подбодрил он себя.

– Ладно, – сказал он. – Я с вами…

– Молодец! – Достоевски открыл дверцу «лендровера». – Смотри, Ниташа! Стен с нами поедет!

Ниташа повернулась к Стену. Она всматривалась в него, совсем как раньше – через глазок в пыльном окошке. На заднем сиденье стоял садок, а в нём резвилась целая стайка чудесных золотых рыбок. Стен влез в машину.

– Молодец, малой, – повторил Достоевски. – Ты присмотри там за рыбками. Чтоб их на повороте не выплеснуло, ага?

Он забрался на водительское место, включил двигатель и медленно двинулся вперёд, через ухабистый пустырь. А уж потом, отъехав подальше от реки, набрал скорость. Стен вертел головой во все стороны. Вот они проезжают родной переулок. Он увидел тётю с дядей возле дома, среди кучи труб и кабелей. А на пороге, скрестив руки на груди, стоял могучий дядька, одетый во всё чёрное. Он преграждал им путь в их собственный дом.

– Малой, ты запусти свою рыбёшку к остальным, если хочешь, – сказал Достоевски Стену, кивнув на садок с золотыми рыбками.

Стен опустил руку в своё ведёрко, выловил рыбку и переместил её в садок. O, мои собратья! – услышал он голос рыбки.

Ниташа заёрзала, а потом показала Стену язык.