– Ага, понятно! Ну и жить, само собой, под твоим надзором?

– Ну почему – под надзором? – обиделся Николай Иваныч. – Просто вместе будем жить, часто видеться. А вот Валерка, тот при тебе будет круглые сутки на побегушках. Всегда он при тебе будет…

– Выходит, моего согласия и не требуется? – спросил я на всякий случай.

– Да что ты такое говоришь, Костя? Кто ж тебя неволит? Вольному воля! Только воля эта тебе ни к чему. Без меня тебя через неделю угрохают… – На таранном его рыле проступила, как плесень, скорбь-печаль о моей горькой участи.

– Твои дружки, что ли? Которые за справедливость?..

– Нет. Мои друзья – люди смирные, добрые, безобидные. А угрохает тебя твой закадычный дружок…

– Зачем? – простовато спросил я. – Дружок мой в большой отрыв ушел. Он, можно сказать, везде, а я – нигде… За что?

– За длинный язык твой, Костя, за несдержанность. – Николай Иваныч сочувственно вздохнул, и рыжеватые мыши его съехались на переносице, слились, совокупились. – Я тебя понимаю: обидно было и крайним оказаться, и девочку любимую в залог дружку оставить. Вот ты и болтал не к месту, что рассчитаешься с ним по самому крутому счету…

– Все-то вы знаете, – помотал я головой.

– Знаем, Костя, знаем, – кивнул Николай Иваныч. – И дружок твой знает – у него служба безопасности не хуже нашей. И он тебе рекордный кросс со стрельбой не позволит. Теперь ваша дружба встречный бой называется. Вот ты и прикинь, что к чему…

Сейчас этот урод, выкидыш гнойный, захочет взаимных клятв на крови. Верности до гроба – дураки оба.

– Ладно, ужинать пора, – махнул я рукой. – Вопросы ты мне серьезные задал, тут думать надо. Пошли в кабак…

– Зачем ходить? – возбудился Николай Иваныч. – Мы сейчас в номер закажем, чего нам в ресторане зря светиться, рисоваться лишнего. А думать, конечно, будем. Тут не олимпиада, ошибиться нельзя. За второе место серебряную медаль на кладбище выдадут… – Он встал, открыл дверь, позвал охранника: – Валер! Подь сюды! Значит, спустись в ресторан, своим глазом убедись – ужин пусть по полной программе будет.

Он вернулся в комнату и протянул мне мобильный телефон:

– Вот возьми, пусть все время при тебе будет… Если что, я с тобой свяжусь. Номер мой простой: нажмешь 717–77–77 – и вот он я. Завтра я вас с Валеркой свезу отсюда в приятный коттеджик – отдохнешь, оглядишься, прикинем что и как… В старые адреса тебе не надо ходить, и по старым телефонам не звони – все мониторируется…

– Неужто все? – восхитился я.

– Надеюсь, – со спокойной гордостью сообщил Николай Иваныч. – И коль мы о них знаем, то и у другана твоего они под контролем…

– Во даете! Прям как у Штирлица с Мюллером…

КАК БЫЛО ДЕЛО

Конвойный ордер – милицейский «Жигуль» и черная «Волга» с проблесковым фонарем на крыше – уже прошел Ленинградское шоссе и по длинному плавному съезду стремительно выходит на Окружную кольцевую дорогу в сторону Дмитровки. В полукилометре за ними следует грязная «девятка», ведущая их от аэропорта. Наводящий из «девятки» – человек с неразличимым лицом потного призрака – переговаривается с кем-то по рации.

С площадки отдыха – много впереди подъезжающего конвоя – трогается несколько машин. Большой тяжелый грузовик, полуфургон «Газель», поношенный неприметный «опель». Они занимают крайний левый ряд и растягиваются по трассе. Конвой приближается и на большой скорости начинает обгонять их в правом ряду. Мчащийся впереди «опель» вдруг делает резкий рывок направо и ударяет первую машину конвоя – милицейский «Жигуль» – в левое заднее крыло. Это профессиональный удар недобросовестных гонщиков. От неожиданного бокового удара «Жигуль» на скорости вылетает с полотна дороги, падает в глубокий кювет и переворачивается через крышу.

Угрожающе и бессильно воет сирена, над разбитой машиной продолжает вспыхивать пульсирующими сполохами сигнальная рампа.

Фомин за рулем «Волги» пытается погасить скорость и выйти налево, чтобы обойти перекрывающий ему путь «опель». Но слева на них тяжело надвигается борт грузовика.

– Тревога! – кричит Фомин. – Оружие к бою!.. Нападение!..

Майор Котов ревет перепуганному Смаглию:

– На пол!.. На пол, мать твою!.. – выхватывает пистолет, заталкивает на пол кабины слабо сопротивляющегося Смаглия и ложится на него, прикрывая арестованного своим телом.

Офицеры сопровождения открывают стрельбу по грузовику. Поздно – им не хватило нескольких секунд. Грузовик всей своей чудовищной железной массой наваливается на «Волгу» и волочет ее по обочине навстречу уже остановившемуся «опелю», из которого выскакивают два человека с автоматами наперевес. «Волга» врезается в «опель», и сдвоенная автоматная очередь разрезает монотонный негромкий рокот автострады. Киллеры стреляют внутрь машины до последнего патрона в магазине, бросают автоматы на землю и на ходу прыгают в фургон «Газель». Туда же забирается водитель грузовика. Из притормозившей «девятки» невзрачный человек с рацией кричит:

– Пошли! Пошли!..

Машины быстро набирают скорость, сворачивают на Алтуфьевское шоссе, влетают в город, за первым перекрестком киллеры пересаживаются в две иномарки, и машины разъезжаются в разных направлениях.

На месте побоища немо вспыхивает сигнальная рампа на крыше исковерканного «Жигуля», курится дымок над расстрелянной «Волгой», в кабине – кровавое месиво. Мертвый майор Котов прикрывает собой Смаглия, во лбу у которого круглая пулевая дырочка.

Наш джип с мягким утробным рокотом вспорол сумрак городских окраин и будто рубильником включил для меня разноцветные переливающиеся огни празднично-нарядной Москвы. Ярко иллюминированные здания, томная подсветка зелени, огромный тускло-золотой кулич храма Христа Спасителя, загадочный свет в окнах незнамо откуда возникших небоскребов, прыгающие вспышки рекламы, зовущие пятна биллбордов, дорогие витрины и подъезды ресторанов, сладкий запах жареного поп-корна, ватажащиеся в стаи развеселые мужички и панельные девки – шикарная ярмарка жизни. Все продают. Кто покупает?

Красиво! Мне нравится. Мне нравится быть гостем в моем родном городе.

Володька Фомин предлагает подсменить меня в штаб-квартире во Франции. Он не знает, что разница между гостеванием в Париже и постоянной жизнью там приблизительно такая же, как между посещением театральной премьеры и работой в этом театре осветителем.

Из автомобильного приемника доносилась залихватская киркоровская песня «Ой, мама, шикодама…». Интересно, что такое «шикодама»? Водитель нажал клавишу на панели приемника – в кабину рванул развязно-агрессивный голос радиообозревателя:

– …Безусловно, решение Александра Серебровского баллотироваться в губернаторы Восточно-Сибирского края внесет известное разнообразие в наш унылый политический ландшафт. Во всяком случае, это недвусмысленно означает, что большие деньги хотят большой власти… Андрей Черкизов, радио «Эхо Москвы»…