углом. Я готова к тому, что меня поднимут, но он задерживает меня на мгновение. Прохладный воздух касается моего декольте, когда лиф опускается на дюйм ниже, обнажая верхнюю часть груди.

Наклонив голову, я поймала взгляд Ника, блуждающий по моей груди. Мои соски напряглись под его пристальным взглядом. Затем я прослеживаю за его взглядом до шрама вдоль ключицы — шрам, нанесенный мне в ночь нападения одним из его людей.

Прежде чем его взгляд становится очевидным, он без труда поднимает меня на ноги, немедленно начиная танец.

На груди у меня тяжесть, шрам пылает и пульсирует новой болью, словно его глаза нанесли мне свежую рану.

То, что я вижу за его маской, — не стыд, не вина, не бог, даже не похоть.

Это сожаление.

Я нахожусь в нескольких секундах от того, чтобы резко прекратить танец, когда чувствую, как рука Ника опускается ниже, к нужному месту на узкой части моей спины. В животе разливается тепло, и я поднимаю взгляд на его скрытое тенями лицо.

— Полагаю, я также должен поздравить тебя с помолвкой, — говорит он, не разжимая челюсти.

Я в шоке от неожиданного звука его голоса, и мне требуется мгновение, чтобы осмыслить его слова. Гравийный тенор — это пламя, лижущее мою кожу, и я не могу сдержать дрожь, которая следует за ним.

— Как ты узнал? — Вопрос вырвался прежде, чем я успела его остановить. Он насмешливо и грубовато усмехается.

— В этих стенах ничто не остается тайной, — говорит он, поворачивая меня в противоположную сторону от оркестра.

Его заявление больше похоже на обвинение или угрозу. Как будто я осмелилась попытаться скрыть от него свою помолвку.

Золотое кольцо с гербом Кассатто тяжелеет на моем пальце, и я стараюсь не смотреть на него, зная, что скоро обручальное кольцо заменит реликвию.

Я прилетела домой на следующий день после своего дня рождения и не пробыла в доме и пяти минут, как отец приказал мне пройти в свой кабинет, где сообщил, что брачный контракт уже заключен.

Менее чем за двадцать четыре часа я поняла, что мое будущее предрешено.

— Я только вчера об этом узнала, — говорю я, и слова вырываются на неровном дыхании.

Он нахмуривает брови, но я не уверена, выражает ли он замешательство или раздражение. Он крепче сжимает мою руку, его хватка почти болезненна, и во мне поднимается яростное, разрушительное желание переплести свои пальцы с его и прижаться еще крепче.

— Похоже, тебя не беспокоит такая договоренность, — говорит он.

Гнев подтачивает мое терпение.

— Я стараюсь не думать об этом сегодня вечером, — признаюсь я ему. — Две недели — это не так много времени, поэтому я хотела…

— Две недели? — Рычание, прозвучавшее ниже его возмущенных слов, безошибочно узнаваемо.

Я втягиваю нижнюю губу между зубами, давая себе секунду, чтобы собраться с мыслями, прежде чем выплюнуть их.

— Да. Две недели, — повторяю я. — Через очень короткое время меня отдадут Сальваторе Карпелле, а мне едва исполнилось восемнадцать. Это мое будущее.

Он замедляет наши движения, и танец почти замирает, а его взгляд сужается до смертоносного оскала. Его грудь вздымается, быстро втягивая воздух, и смокинг грубо трется о мое платье.

Глаза Ника опускаются на мою шею, и я чувствую, как пульс на венах учащается под его хищным взглядом. Я боюсь сделать любое резкое движение.

Ник практически разрушает невидимый барьер между нами, вцепившись в ткань моего платья у меня за спиной. Его тело напрягается, жилы на шее напрягаются, а глаза за маской темнеют до кромешной тьмы с опасным намерением.

Мышцы на его челюсти напрягаются, и, отпустив платье, его рука плавно поднимается по моей спине и накрывает затылок. Он притягивает меня к своей груди и прижимается ртом к моему уху.

— Сальваторе Карпелла, — прорычал он, и в его смертоносном тоне прозвучал вопрос. — Вот кому ты обещана?

Мое сердце бешено колотится о его твердую грудь, словно пытаясь вырваться на свободу. Грудь болит от давления.

— Да, — шепчу я в подтверждение.

Музыка переходит в крещендо, и от нарастающего воя скрипок по моей коже бегут мурашки. Предупреждающий выстрел пронзает меня, но я уже заполняю тишину между нами, прежде чем мой мозг получает сигнал.

— Несмотря на его возраст… — я сглотнула горячую боль, — он дон Коза Ностры. Конечно, мой папа устроил бы наиболее выгодную…

Пальцы Ника впиваются в мои волосы и откидывают голову назад, фактически заставляя меня замолчать. Он смотрит мне в лицо, весь в огне, ярости в диком звере, едва скрытом за его каменно-холодным фасадом.

Мое дыхание учащается в соответствии с его бешеным темпом, наши груди горят от трения друг о друга. Я боюсь отвести взгляд, боюсь моргнуть, боюсь, что та интенсивность, которую я вижу в нем, исчезнет.

Теперь становится ясно, что Ника не ознакомили со всеми деталями брачного контракта.

Я изучаю его лицо, пытаясь определить, о чем он думает, что чувствует. Интересно, думает ли он о той ночи, задается ли вопросом, насколько изменилась бы его жизнь сейчас, если бы он просто всадил пулю мне в голову.

Ведь именно это и должно было произойти два года назад.

Спустя все это время тоскующая наивная девушка наконец поняла, что именно отсюда проистекает его кипящий гнев и ненависть ко мне. Именно это сожаление я вижу в его чертах, когда он смотрит на шрам на моей груди.

Я облизываю губы, и его горячий взгляд опускается к моему рту. Я вздрагиваю, когда его рука крепко сжимает мои волосы, а пустая боль между бедрами нарастает вместе с бешеным стуком сердца.

— Ты выглядишь так, будто хочешь либо поцеловать меня, либо убить, — говорю я шепотом, обводя его губы. — Что именно, брат?

Мои дерзкие слова застают его врасплох. Он быстро скрывает это, но я вижу жестокую правду в ту долю секунды, когда мое обвинение ослабляет его защиту. В ту ночь, когда он стоял надо мной, направив ствол пистолета вниз, пуля, выпущенная из патронника, предназначалась для моей головы.

Только что-то остановило его.

Может быть, то, что даже такой хладнокровный и безжалостный убийца, как Ник, не смог бы заставить себя убить молодую девушку.

Или, что Эленор была бы в ярости, если бы Ник позволил зверски убить дочь ее жениха накануне свадьбы.

Но я так долго позволяла себе верить, что, возможно, всякий раз, когда я ловила его на том, что он наблюдает за мной, его напряженный взгляд следит за моими движениями, как хищник за добычей, выходящей из зарослей, он боролся с тем же сильным влечением,