и раньше дрались, — шепчу я, а у самой сердце уже не просто в клочья, он в нити разорвано. — Дрались, но потом мирились. Помнишь? Мирись-мирись… Мизинчик к мизинчику…

— Она приедет, если я позвоню сейчас? — голос у Вари тонкий, надорванный, но в нем все же дрожит надежда. — Приедет?

Глава 12. Ты ошибаешься

Алина и Варька заперлись в комнате.

Конечно же, Алинка примчалась, когда Варька позвонила ей и шепотом попросила приехать. Зареванная, в красных пятнах на опухшем лицу и поникшая.

Привез ее Роман.

Это следовало ожидать.

И я впустила его, потому что крики “проваливай и тебя никто не звал” контрпродуктивны в борьбе за дочерей, которых мне надо опять связать тонкой ниточкой.

Крики на Романа все испортят.

Я не могу сейчас себе позволить трясти Варю своей обидой и гневом на ее отца. Мы должны сейчас вырулить из ситуации осторожно и тихо, как на горном серпантине, иначе дочери полетят в пропасть.

Как-то умалчивают о таких сложностях материнства. Не говорят о том, сколько сил требуется детной женщине в момент развода.

Свое орущее эго надо задвинуть в уголочек: не время обижаться и злиться на неверного мужа, который сейчас сидит за столом, скрестив руку, и молча смотрит на меня.

А я на него.

Спросить его, как там Наташа и ее животик? Она уже точно должна была округлиться. Странно, что эта сучка так и не заявилась ко мне со слезами и словами о том, что я должна ее понять и простить. И давайте, Валерия, дружить.

Я думаю, что ей бы хватило наглости, но она не пришла.

Почему?

Рома запретил?

Я так-то не знаю, что у него сейчас в жизни происходит. К Алинке я с такими вопросами не лезу, потому что я ее жду домой не для допросов, а она сама ничего не говорит. Она, вообще, мало говорит теперь.

— Как у тебя дела?

Вопрос Романа выходит тихим и зловещим в тишине, что воцарилась на кухне. А еще этот вопрос глупый, поэтому с моих губ срывается смешок.

Прижимаю пальцы ко рту и не моргаю, глядя на Романа. У него на виске опять бьется венка.

И зрачки расширяются.

— Дела не ахти, — шепчу в пальцы, испугавшись, что Романа сейчас опять накроет, и он кинется меня душить, если я ему не отвечу. — Варя вся в раздрае.

— Я знаю.

Опять молчим.

Знает он.

И все?

— Я думаю, придется ее переводить в другую школу, — через несколько минут говорит Роман.

— Почему?

Я напрягаюсь. Я чего-то не знаю? Варька что-то скрывает от меня.

— Она говорила, что я приезжал к ней в школу?

— Да. Она сказала, что сорвалась на тебя… Накричала…

— При одноклассниках, Лер, — Рома хмурится, — кое-кто снял на видео ее истерику…

Меня прошибает потом.

Для Варьки это жопа. Глубокая жопень, как бы она выразилась.

— И они смеялись, и она убежала, — Рома вздыхает. — Конечно, я за ней водилу отправил, а сам остался с мелкими говнюками пообщаться.

— Пообщался?

— Пообщался, — кивает. — Видео удалили, извинились и разошлись, но… школу все же придется менять, Лер. Может, в открытую травить не станут, но насмешки…

— Господи, — накрываю лицо вспотевшей ладонью. — Бедная моя девочка.

— Вместе с ней и Алинку переведем, — тихо продолжает Роман, — да, они сейчас в ссоре…

Опускаю ладонь и в немом возмущении смотрю на него:

— В ссоре? Ром, это не ссора…

— Я понимаю, Лер.

— Нихрена ты не понимаешь.

И опять смотрим друг на друга в напряженном молчании, в котором много укора, гнева и разочарования.

— Это твоя вина, — сдавленно шепчу я.

— Да, — взгляд прямой и пронизывающий. — Я знаю, Лер, и я не думал, что Варя и Алина…

Вена на виске пульсирует чаще.

— Я не думал, что Алина уйдет со мной.

— Но ты рад, что она ушла с тобой и что она выбрала тебя? — усмехаюсь я. — Это, наверное, льстит.

— Нет, во мне сейчас нет радости, Лер, — глухо отвечает Роман. — И я тоже обеспокоен тем, что происходит между нашими дочерьми. И нет, Алине рядом со мной тоже нерадостно, но другой выбор она не могла сделать. Уверен, что ты в своих домыслах, почему она так сделала, ошибаешься.

— О, ну так поясни, что происходит? — насмешливо вскидываю бровь. — Папаша года.

Глава 13. Пусть это станет твоим искуплением

— Папаша года? — Роман усмехается. — Лер, давай ты свой сарказм снизишь, м?

Я аж задыхаюсь от его ответа и буквально выпучиваюсь на него.

Вот это наглость.

— Стоп, — у меня голос вздрагивает яростью, — ты ждешь, что я буду с тобой заискивать? Или что? Может, мне тебя в жопу поцеловать за то, что ты трахался на стороне.

— Тон сбавь, — цедит сквозь крепко-сжатые зубы. — Мы с тобой пришли к тому, что разговора у нас не получится, поэтому давай-ка учиться вести беседу с нейтральной позиции. Да, больно и обидно, Лера, но иди и обсуждай это с психологом. Или с подружками.

Охренеть.

Вот это мой муж, который в свое время вытирал мне слезы, целовал глаза и прижимал к себе со словами, что все будет хорошо? Что я его сокровище?

— Что происходит? — Я все же решаюсь задать этот вопрос. — Что с тобой? Почему ты сейчас такой?

Он меня разлюбил? Нелюбовь она ближе к равнодушию, а тут, я бы сказала, расцвела ненависть ко мне.

Презрительная ненависть, будто это я изменила, залетела от другого мужика и разрушила семью.

— Ты о чем конкретно, Лер? — Роман изгибает бровь. — Уточни, будь добра.

— Я про твое отношение… — чувствую себя неловко под тяжелым и прямым взором Романа. — Про то, как ты со мной говоришь…

Раньше взгляд Романа согревал, а сейчас я его страшусь.

— Мы почти в разводе, Лер, — Роман пожимает плечами. — Скоро ты перестанешь быть мне женой, а с бывшей женой я буду стараться говорить нейтрально и потребую того же от