– Смотри, смотри! – громко радовалась Кимка. – Это я на линейке первый день в нашей школе. Ой, какой вид испуганный! Перед своими я бодрилась, а это твоя мать щелкнула, да?

– Она нас с Сашкой снимала, – пояснила я. – А Сашка тогда, как тебя увидел, так сразу сказал: пошли с новенькой знакомиться, смотри, она же сейчас реветь начнет от страха.

– Ой, да прямо… хотя да, я же вообще боюсь новых мест и людей. Ты мне тогда просто ужас до чего понравилась, только я боялась, что ты не захочешь со мной дружить, у тебя и так подружек полно, и Сашка… даже вечером плакалась маме, а она меня утешала. А на второй день ты предложила сидеть с тобой за одной партой, ой, какой был восторг!

И импульсивная Кимка в порыве чувств крепко сжала мою ладонь.

Хорошо за полночь мы снова забрались на мою кровать и включили сериал. Но уже было ясно, что из плана бодрствовать до половины пятого утра ничегошеньки не выйдет, я вообще не помнила, чтобы когда-то мне так хотелось спать. Первой сдалась и сладко засопела в унисон с голосами киногероев Кимка. Я с последним отчаянным усилием глянула на экран, запоминая серию, но выключать ноут не стала, вроде как для очистки совести, будто бы смотрим, ну, пусть по очереди. И через мгновение уже крепко спала.

На пороге дома сырая ночь обслюнявила мерзко холодным и влажным языком лицо. Но так даже легче, остатки сна испаряются без остатка, не то что летом. Бегун моментально взял нужный темп и потрусил через деревню в сторону леса. Все бы ничего, вот только кроссовки хлюпают и тонут в грязи, а в сапогах много не набегаешь.

Он пробегал мимо дряхлых домишек и навороченных новых строений за крепкими заборами, беспробудно спящих в четыре часа утра, без единого горящего окна. Даже матерые сторожевые псы сейчас дрыхли, а если и рыкали ошалело, то с явным опозданием. До леса добежал, не заглядывая в карту, фонарик из рюкзака не доставал, понятно и так, что другого маршрута быть не может. И привычно свернул не в сторону расчерченной тропинками рощи, а туда, где лежал «дурной», по выражению деревенских, заболоченный массив, куда народ совался разве что в ягодные сезоны. Пока бежал, мысленно себя инструктировал: нужно быть предельно осторожным, хватит с него и вчерашней встречи с веткой, что рассекла щеку до крови. Весь день пришлось отвечать на вопросы и бесконечно врать.

Конечно, он мог сказать, что бегает по утрам, это даже ложью не назовешь. Но Саша Дятлов для себя давно сформулировал одну важную вещь: если оставишь торчать наружу хоть хвостик неудобной правды, то рано или поздно кто-то ухватится за него и непременно вытащит на всеобщее обозрение всю неприглядную тушку. А хочешь, чтобы все было шито-крыто, будь любезен, не давай себе никаких поблажек. Не отказывайся от прежних занятий, чтобы выгадать хоть немного времени на отдых. Хотя баскетбол пришлось забросить, иначе тренер рано или поздно заценил бы разнообразные отметины на его теле и мог поднять тревогу, сейчас с этим строго.

Пока ему все удавалось, никто из друзей или приятелей ни разу не подметил: «Ты, Санек, какой-то не такой в последнее время». Вот только с Даной… тут дело куда сложнее оказалось. Когда ему невероятными усилиями удавалось выкроить чуть больше времени, чтобы сводить ее куда-нибудь, выяснялось, что Богданка не в настроении, капризничает и хочет домой. Когда все сваливалось сразу – уроки, тренировки, очередная олимпиада плюс ежедневная дикая усталость, – вот тут подруга и объявляла, что не прочь куда-нибудь сходить, если ему хочется, конечно. Эта тактичная формулировка означала, что в случае отказа он может с ней даже не заговаривать, как минимум, неделю.

На один из таких дней и выпал злополучный поход в кино… Саша даже застонал на бегу от неловкости, припомнив, как очнулся к середине фильма и мучительно не мог понять, где он и что происходит. Даже лучше, что Данка гордо покинула его раньше.

Он терялся, когда ловил на себе словно бы выжидающий взгляд ее серых, быстрых, как ртуть, глаз. Потому что слишком шатко было все в его жизни, чтобы хоть что-то пообещать этой девочке, такой избалованной, переменчивой… и такой необходимой. То, что он считал для себя главным, постоянно ускользало от него.

По шаткому мостику из уложенных рядком бревен он перебежал через мелкую речку, вот тут уж достал из кармана карту и включил фонарь. И в сердцах выругался, поняв, где сегодня ему предстоит побывать. Небольшой островок в самой заболоченной части леса всегда казался Саше вроде как заколдованным, потому что попасть на него было просто, а вот выбраться – наоборот. Ведущая к нему тропа петляла, но была четкой, в низинах даже мощенной досками. Ходили туда в ягодный сезон самые жадные до добычи и опытные местные, знавшие каждый уголок леса, пройти по их вешкам проблемы не составляло даже сейчас, в распутицу. Но, оказавшись на островке, вернуться на ту единственную тропу, что вела через болото, было трудновато. Да и начиналась тропа не у самого острова, а на расстоянии большого прыжка. Одно дело – прыгать с тропы на четко очерченный край островка, и совсем другое – назад, в неизвестность, рискуя влететь с разбегу в топь. Одним словом, все могло затянуться, а нужно было успеть на автобус в Питер – шел второй день олимпиады.

Был вариант оставить у тропы включенный фонарь, но запасного он не взял, да и вообще на этом чертовом островке технике доверять не стоило, все ломалось и гасло. Здесь точно обитали какие-то враждебные человеку силы, всеми силами желавшие если не сгубить, то хоть помучить вволю.

Парень ограничился тем, что, уже перейдя на островок, нашел в траве пять камней покрупнее, расставил с обеих сторон тропки, даже ветку приладил в направлении прыжка. И снова заглянул в бумажку с планом. Но на изображении островка никаких значков не стояло, а это значило, что ему самому придется разыскивать свои неприятности.

И вдруг в сырой давящей на уши тишине возник звук – низкое, полное угрозы рычание невидимого зверя. Оно все нарастало, так что Дятлов ощутил вибрацию внутри грудной клетки, и наконец взлетело к небу пронзительным воем. Отпинав в сторонку мысль о порой забредающих в лес волках, он отлип от иссохшего ствола, к которому интуитивно прижался спиной, вытащил из кармана складной нож, вытянул ногтем самое длинное и узкое лезвие, выставил вперед в правой руке, в левой – фонарь, и медленно двинулся вперед.

Примерно в середине островка высились две сосны, чудом сохранившие в себе жизнь, но заплатившие за нее уродством торчащих во все стороны отростков-ветвей, образующих нечто вроде широкого круглого навеса. Тьма под этим навесом сплелась в прильнувший к траве силуэт еще более черной лохматой псины, чей вой уже больше походил на предсмертный хрип удавленника.

Дятлов замер на месте, потом сорвал с себя куртку и намотал на левую руку. Перевесил рюкзак на грудь, сунул нож в карман джинсов, а фонарь оставил на кочке, направив на собаку. Постоял, собираясь с духом, и двинулся вперед.