— Что она хотела?

Тетя кривит усмешку, но вместо ответа качает головой. Я стою в дверях, жду, но молчание начинает давить на нас обеих.

— Я пойду к себе.

Тетя кивает. Она так и не рассказывает ни о чем. Зато у меня есть время, чтобы все обдумать. Не так важно, каков будет ответ тети. Захочет ли она играть по правилам своей сестры ради денег и доли. Но я уже все решила.

Будет сложно. Будет больно. Но я сделаю это…

Глава 6

— Ты же не потеряешься? — спрашивает Аня, когда наши объятия наконец-то размыкаются.

Я опускаю руки и отступаю, улыбаясь подруге. Наверное, я могу назвать Аню, с которой мы просидели за одной партой пять лет, своей подругой. Золотистые локоны падают на обнаженные плечи. На ней красное платье, которое выгодно оттеняет светлую кожу, усыпанную бледными веснушками. Она выбрала босоножки на высоком каблуке, поэтому теперь чуть-чуть выше меня, хотя у нас одинаковый рост.

Аня из тех немногих ребят, кто замечал меня в классе. Для остальных я же оставалась тенью с отличным аттестатом.

Впрочем, я здесь ради аттестата. На остальное плевать.

Сегодня выпускной, на мне самое обычное платье, которое есть в гардеробе, никакой замысловатой прически и кричащего макияжа, как у остальных девчонок. Я просто пришла сюда ради одной цели — попрощаться.

— Нет, конечно. Я же помню дорогу домой.

Аня, выпучив глаза, на миг замолкает, а потом начинает хохотать, запрокинув голову.

— Блин, Элл! Я же не про это.

— Да поняла я, — пожимаю плечами и вымученно улыбаюсь.

Если честно, настроение у меня так себе. После того, как тетя меня практически продала моей же матери за столь желанную долю в квартире, радоваться и веселиться нет никакого желания. Я, если честно, вообще не понимаю, как могу передвигаться, общаться и улыбаться, когда на душе так дерьмово, что хоть вой, хоть падай замертво.

— Ну, у тебя же все контакты сохранились?

— Конечно. Я напишу, как поступлю.

— Так и не скажешь, куда собралась?

Вновь пожимаю плечами.

— Рассматриваю несколько вариантов.

— Зато мне легко — художка, и всё тут.

Киваю в ответ. Аня предопределила свою судьбу еще в классе седьмом, когда выиграла городской конкурс. С тех пор она грезит собственными выставками и обещает, что однажды ее имя прогремит на весь мир. Желаю ей удачи, потому как искренне надеюсь, что подруга достигнет целей. Впрочем, у меня тоже есть цели.

— Ладно, я пойду.

Аня вновь бросается вперед и обнимает меня так, словно мы видимся в последний раз. Я не обещаю, конечно, что мы встретимся снова, но и не буду сопротивляться, если однажды она позовет меня прогуляться и поболтать обо всем на свете.

— Я буду скучать, — шепчет на прощание Аня и наконец-то отпускает меня.

Касаюсь ее плеча и, мило улыбнувшись, киваю.

Пора возвращаться в дом, который домом мне никогда не был.

Не знаю, что там приготовила тетя, но очень надеюсь на какой-нибудь праздничный торт. От сладкого бы не отказалась — за последнее время потратила столько энергии, что катастрофически нуждаюсь в килокалориях.

Я спешу покинуть школу, которую почти любила, и бегу к воротам. Там уже ожидает заказанное заранее такси. Сажусь в прохладный салон автомобиля, кладу рядом сумку и расстегиваю верхнюю пуговку на платье. Мне душно. Словно весь воздух давит, и я не могу никак надышаться.

Нервы. Тетя сказала бы, что я нервничаю. Так есть. Потому что впервые я не знаю, что будет после.

Такси останавливается напротив подъезда, я сую водителю пару банкнот, ведь у меня до сих пор нет карты. Не знаю, почему, но, вырвавшись из-под опеки, первым же делом закажу себе банковскую карту. Глядя на одноклассников, у которых есть карты, которые им заводят родители, чувствую себя дикой. Но, с другой стороны, благодаря наличности, которую всегда выдавала тетя, у меня есть заначка. На черный день.

Мало ли… Теперь я ничему не удивлюсь, когда мама решила поиграть в «маму», а тетя даже не сопротивляется.

Добираюсь до квартиры, бросая печальный взгляд на вечернее небо. Одноклассники поедут веселиться всю ночь. А я буду строить планы как не сойти с ума, если мне придется жить бок о бок с матерью.

Открываю дверь своим ключом. В коридоре темно.

Щелкаю выключателем.

Свет на миг ослепляет.

Я ахаю и отступаю, врезаясь лопатками в стену за спиной.

Передо мной стоят чемоданы и дорожные сумки. Кажется, все, что есть у нас.

Первая мысль — мы переезжаем. Куда-нибудь подальше. Но это глупо. Полная нелепица. Потому что тетя никуда отсюда не уедет. Это ее квартира.

Вторая мысль — уезжаю я. Тетя приняла решение, и я отправляюсь играть в дочки-матери, чтобы только угодить Самойлову и той женщине, которую упорно продолжаю называть своей мамой.

Чувствую себя преданной. И проданной. Проданной за долю в этой чертовой вонючей квартире и за стабильный банковский счет.

— О, ты уже пришла, — тетя выглядывает из моей комнаты. В ее руках пакет, набитый моими вещами. Потому что зачем ей еще выходить из спальни не с пустыми руками? — Давай уже проходи. Я сейчас чайник поставлю.

— Тетя… — мой голос предательски дрожит.

— Да? — она ставит пакет к остальным сумкам и смотрит на меня.

Я безмолвно открываю рот, с ужасом понимая, что лишилась дара речи. А ведь была готова к подобному. Я ведь была готова?..

На глазах собираются слезы.

Тетя отмахивается.

— Ой, давай без соплей. Иди переодевайся. Я там оставила кое-какие твои вещи. А потом приходи на кухню. Чай попьем и поговорим.

Она не ждет, когда я хоть как-нибудь отреагирую. Разворачивается и уходит.

Просто уходит, оставляя меня с испепеляющей болью в груди.

Вхожу в спальню на негнущихся ногах. Пустота едва не вышибает остатки воздуха из легких.

Приближаюсь к кровати. Она аккуратно заправлена, на покрывале лежит сверток из одежды, про которую говорила тетя. Переодеваться не тороплюсь, но вижу, что эта одежда не домашняя. Неужели я уеду уже сегодня?

Даже думать страшно.

Я еще не готова.

Рядом с кроватью стоит тумбочка. На ней — лампа, а рядом часы. Мои часы, которые я покупала год назад. Тетя их не убрала, а значит…

Надежда все еще теплится в груди, и я приближаюсь к комоду. Три ящика, и все они пусты. В шкафу только вешалки. Ничего нет. Даже моей старой одежды, из которой я выросла. Неужели тетя собрала всё, что есть? Неужели она больше никогда