По совершенно непонятной причине ему вдруг не захотелось уходить. Наверное, просто потому, что захотелось узнать о ней больше, например, о ее склонности выглядывать из окон или, крадучись, бегать по саду среди ночи. Однако, желая сменить тему разговора, он указал кивком на ее этюдник:

– Что вы рисуете?

– Ваш фонтан. – Взгляд Сары переместился на статую богини. – Это римская Флора, не так ли?

Мэтью удивленно вскинул брови. Пусть он не очень хорошо разбирался в растениях, зато мифологию знал превосходно. И судя по всему, мисс Сара Мурхаус тоже хорошо ее знала.

– Думаю, что до этой минуты никто еще не пытался определить, кто она такая, мисс Мурхаус.

– Вот как? Но весенние розы, падающие с ее губ, являются очевидным признаком. К тому же где еще можно поставить статую богини цветов, как не в саду? Хотя она занимает сравнительно незначительное место в римской мифологии, Флору я люблю больше, чем всех прочих богинь.

– Почему?

– Она является также богиней весны – времени года, дорогого моему сердцу, поскольку оно символизирует возобновление жизненного цикла. Я каждый год отмечаю ее праздник.

– Флоралию? – спросил Мэтью.

– Вы о нем знаете? – удивилась Сара.

– Знаю, хотя никогда его не праздновал, – признался он. – И что вы при этом делаете?

Его интерес явно удивил ее.

– По правде говоря, веду себя довольно глупо. Устраиваю небольшой приватный пикник в саду.

– Глупо? По-моему, от этого веет покоем. Приватный? Вы празднуете одна?

Она покачала головой, от чего из прически выбилась еще одна прядь.

– Не одна. Вместе со мной празднуют несколько избранных друзей. – За стеклами очков блеснули озорные искорки, а на щеках образовались ямочки. – Конечно, приглашение на праздник удается раздобыть не каждому. Не каждый удостаивается чести сидеть на фамильном одеяле Мурхаусов и участвовать в трапезе, которую готовлю я сама.

– Вы готовите трапезу?

Она кивнула:

– Экспериментировать на кухне – это еще одна моя великая страсть.

– Мне показалось, будто вы сказали, что вашей великой страстью являются цветы?

– Можно иметь несколько страстей, милорд. Я люблю, например, находить новые применения многочисленным травам, ягодам и овощам, которые выращиваю.

Мэтью попытался скрыть свое удивление по поводу того, что молодая аристократе? вообще знает, где находится кухня, потом вспомнил, что она не принадлежит к титулованной знати. Ее отец – не то управляющий имением, не то врач. Титул ее сестры был результатом замужества.

– И вы умеете хорошо готовить?

– От моей стряпни никто еще не умирал. – Сара усмехнулась и добавила: – Пока.

Мэтью чуть было не фыркнул, что его крайне удивило. И понял, что очень давно по-настоящему не смеялся.

– Расскажите о том, что вы готовите для избранных гостей, приглашенных на празднование флоралии.

– Меню каждый год меняется в зависимости от состава гостей. В этом году я приготовила для себя пирожки с мясом и сдобные лепешки с черничным вареньем, а на десерт – пирожные с клубникой.

– Звучит заманчиво. А для гостей?

– Сырую морковку, черствый хлеб, косточку от окорока, теплое молоко и ведро помоев.

– Это уже не так заманчиво. И вы утверждаете, что от этого еще никто не умер?

Она рассмеялась:

– Это настоящие Деликатесы, если учесть, что почетными гостями являются кролики, гуси, моя собака Дездемона, выводок котят и свинья.

– Понятно. Я полагаю, что свинья – это настоящий поросенок, а не просто человек с дурными манерами?

– Вы правильно поняли. Пусть даже ведро пищевых отходов приготовлено специально для нее, она умудряется слопать хотя бы одно из моих клубничных пирожных.

– Если бы мне пришлось выбирать, я поступил бы точно также. У вас весьма интересный круг друзей.

– Они мне преданы и всегда рады видеть меня, особенно если я делюсь с ними клубничным пирожным.

– А лошадей в гости не приглашаете?

Она покачала головой:

– Нет. Я их боюсь.

– Лошадей? – удивился он.

– Нет, клубничных пирожных. – Она снова усмехнулась. – Конечно, лошадей. Я люблю их только тогда, когда они находятся не менее чем в двадцати футах от меня.

– Это, должно быть, очень осложняет прогулки верхом?

– Что правда, то правда. Верховая езда явно не относится к числу моих страстей.

Мэтью кивком указал на блокнот Сары:

– Можно мне взглянуть на рисунок?

– Это всего лишь черновой набросок. Я только начала работать.

Поскольку смотреть на ее черновой набросок было гораздо безопаснее, чем позволить разговору вернуться на зыбкую почву обсуждения разновидностей растений, о которых он прежде даже не слышал, он сказал:

– Ничего. Покажите, если не возражаете.

Сара сжала губы, от чего на щеках ее появились ямочки. Ей явно не хотелось показывать рисунок, но и не хотелось обидеть отказом хозяина. Господи, рисунок, должно быть, и впрямь ужасный! Ну что ж, он взглянет на него, пробормочет что-нибудь ободряющее и, извинившись, уйдет. Он наверняка исполнил свой долг, вежливо поговорил с ней, вполне достаточно узнал о ней. Ему не хотелось вызывать у нее подозрение, продолжая разговор, который и без того слишком затянулся.

Она протянула ему блокнот с чрезвычайной осторожностью, словно боялась, что он ее укусит, но его это не обидело, а скорее позабавило. Обычно женщины с излишней готовностью исполняли то, что он просил. С мисс Сарой Мурхаус дело явно обстояло по-другому.

Мэтью взял листок и взглянул на него. Потом поморгал и повернул рисунок так, чтобы лучше рассмотреть его в мягком предрассветном освещении.

– Рисунок просто превосходен, – сказал он, не скрывая удивления.

– Спасибо, – сказала она, не менее удивленная, чем он.

– Если вы это называете черновым наброском, то хотелось бы увидеть, что, по-вашему, считается законченным рисунком. Детали, которые вам удалось схватить, особенно вот здесь… – Он подошел ближе и остановился совсем рядом с ней. Держа рисунок в одной руке, он указал другой рукой на лицо Флоры: – Вам удалось потрясающе правильно уловить выражение ее лица. Наверное, она вот-вот улыбнется. Я почти чувствую, как она оживает.

Мэтью повернулся и посмотрел на Сару. Взгляд его скользнул по ее профилю, отметив короткий прямой носик, который казался слишком маленьким, чтобы поддерживать очки в металлической оправе, и нежную округлость щеки, чуть испачканной угольным карандашом.