ней, в этой глине, как бы материализовалась энергия и частица жизни тех, кто строил крепость и навсегда канул в вечность.

Постояв с полчаса на стене, я спустился по пандусу и вышел из цитадели в восточные ворота. Это были третьи по счету ворота, которые я прошел в тот день, и все они находились на одной линии.

Свой дальнейший маршрут я определил еще там, на стрелковой галерее — попытать охотничье счастье в одном из древних оросителей.

Найти ороситель не составило труда: он находился рядом. Дно канала было сухое. Видно, кроме дождей, в него давно не поступала влага. По этой же причине, очевидно, и заросли камыша в нем не были слишком густыми — канал просвечивался до самого дна.

Я спустился в ороситель и, осторожно раздвигая камыш, двинулся вперед. Сколько я сделал шагов, не помню, как вдруг совсем где-то рядом послышалось легкое шипение. Замираю на месте, гляжу под ноги, на откосы канала. Нервы, слух, зрение напряжены до предела. Даже пот выступил на лбу. Торопливые удары сердца отдаются в висках. Но поблизости — никого. Просто шелест камыша, потревоженного ветром, я принял за змеиное шипение. А в том, что змеи здесь есть, я уже не сомневался — об этом говорили многочисленные норы грызунов, вырытые на откосах канала.

Шагаю дальше. Камыш редеет, мельчает и исчезает совсем.

На душе становится так легко, словно камень падает с нее — вот что для охотника открытая местность!

Долго иду по голому руслу, но безрезультатно. Змей пока нет. Проходя мимо небольшого куста тамариска, вдруг слышу, как одна из веток ударяет меня по ноге.

Ветка ли?

Осматриваю сапог и вижу на правой ноге, чуть выше запятника несколько капель яда. Только теперь начинаю понимать, какая опасность мне угрожала: я потревожил эфу.

Нужно заметить, что в отличие от других змей эфа наиболее агрессивна. Стоило мне задеть ее ногой, как она тут же проявила свой «характер», вцепившись в мой сапог.

Теперь она хочет скрыться, извиваясь ползет по откосу вверх. Я из-за пояса вынимаю длинный пинцет и преследую эфу.

Но ей от меня не уйти, она понимает это, сворачивается «тарелочкой» и яростно шипит. Впечатление такое, будто на раскаленную сковородку кто-то маслом плещет. Голову эфа держит над «тарелочкой», чтобы в любой момент поразить врага.

Я выбираюсь на берег канала, где, ожидая меня, исходит яростью змея, останавливаюсь и твердым взглядом гипнотизера гляжу на эфу. Красавица!.. На голове — белый крест, а по всему желтоватому телу — белые пятна, яркие полосы, узоры и зигзаги.

Я подхожу к ней так близко, что она вот-вот может броситься на меня. Но отступать уже поздно да и вряд ли это нужно.

Выбрав удобный момент, я должен схватить эфу за шею, чуть ниже головы. Но, видимо, от волнения или неопытности я несколько раз промахиваюсь. Змея, клацнув о пинцет, хватается за него зубами. Я вырываю его, и только после этого мне удается поймать вконец рассвирепевшую эфу.

Не разжимая пинцета, я беру змею за шею и ощущаю неприятный холод ее изгибающегося тела. Змея пытается обвить мою руку, чтобы с помощью живых «браслетов» получить опору. Между прочим, подобным же образом ведут себя и такие грозные рептилии, как кобра, гюрза и щитомордник. Горький опыт убеждает в том, что змеиные «браслеты» на руке ловца — явление крайне нежелательное и безразличное к ним отношение чревато самыми печальными последствиями. Опираясь на кольца, змея (особенно такая сильная, как гюрза) может вырваться и нанести смертельный укус.

Итак, эфа у меня в руке. Я достаю из кармана плотный мешочек и бросаю ее туда хвостом вниз.

Воодушевленный первым трофеем, иду по открытому руслу канала и с еще большим вниманием озираюсь по сторонам. Иду долго, но ничего не нахожу. Несмотря на это, я не теряю надежды на охотничью удачу.

Когда голая часть оросителя кончилась, передо мной снова встал камыш плотной, высокой стеной. Ветер бросал его в разные стороны, катил по руслу золотой шелестящей волной. Я скрылся в камышовой чаще с головой, и пошел медленно и осторожно. И вдруг… почувствовал, что наступаю на что-то живое и мягкое: в ту же секунду раздается дикий звериный визг, злое рычанье; кто-то хватает меня за ногу и больно, как тисками, сжимает ее. От страха и боли я падаю навзничь. Во время падения вижу, как из-под моих ног, с шумом подминая камыш убегает какой-то крупный зверь. Вначале мне показалось, что это волк. Но вот зверь, повернув голову, оглядывается назад, и навсегда, как в стоп-кадре, остается в моей памяти. У зверя острая, почти лисья морда, испуганно-злые глаза и рыжая, свалявшаяся в клочья шерсть на боках. Это был самый обыкновенный шакал.

Канал, по которому я бродил, оказался замечательным заповедником змей. В нем было поймано мною не меньше двух десятков эф. Несколько полозов, ящериц, варанов я отловил в других местах: в развалинах, на полях и вдоль оросителей. Все это «богатство» я сложил в посылку и отправил в Киев. В ответ пришла лаконичная, всего из одного слова телеграмма: «Потрясены».

Всего одно слово… Но как оно согрело меня! Теперь я уже не чувствовал себя одиноким и забытым, и пробродил среди безмолвных «призраков» прошлого еще не меньше двух недель.

НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА

Домой я возвращался с солидным багажом: мой чемодан был полон ценными охотничьими трофеями.

В Москве я должен был пересесть на киевский поезд. Народу на вокзале — битком. Духота. Запах дезинфекции. В этой духоте и тесноте я провел несколько бессонных ночей и все не мог закомпостировать билет. Очереди у касс были огромные, а компостировали и выдавали билетов почему-то очень мало.

Днем я вышел из зала ожидания, чтобы немного «хлебнуть» весеннего воздуха Москвы. Недалеко от вокзала, перед которым синела булыжная площадь, я сел на чемодан и предался неторопливому размышлению о массовой человеческой непоседливости и о том, как это сказывается на судьбе отдельного человека: как трудно бывает порой этому человеку осуществить самое скромное желание — сесть на самый обыкновенный пассажирский поезд и примчаться домой, в объятия родных и близких.

Но я ничего не мог поделать, чтобы ускорить исполнение своего желания. В дальние дороги двинулись даже убежденные домоседы и любители насиженных мест, жизненная философия которых укладывалась в давно известной фразе: «На одном месте и камень обрастает». И даже они, эти домоседы, «обрастать» решили на новых местах, где должны были подняться новые города, плотины, гидростанции. Мимо меня проходили, пробегали и просто вразвалочку, прогуливались люди.

Занятый