Их с Лейн спальню Николас оставил нетронутой, как после последнего утра вместе, только так он мог сохранить иллюзию ее присутствия, тлеющую с каждым новым днем. Сам он спал на диване на кухне, где с трудом мог вытянуть ноги, но переступить порог спальни так и не решался. И только иногда обнаруживал себя там, замершим напротив старенького пианино – любимой вещи Лейн в этом доме. Всякий раз, когда ее тонкие пальцы касались клавиш, комнаты наполняла чарующая музыка. Сам Николас играть не умел. Научить его нотной грамоте было то же самое, что Флайка командам – первое время он помнил, а потом напрочь забывал. Одна мелодия сохранилась в его памяти. Николас играл ее одним пальцем, ударяя по тишине дома. И тогда отчетливо слышал, как партия Лейн звучит вместе с ним.

У них была мечта о переезде в южные штаты, туда, где бы круглый год светило солнце, а Николаса не узнавали на улицах. От мечты остался счет в банке. Этих накоплений вороному депосу вполне могло хватить на год, а если и дальше питаться бутербродами и замороженными обедами из коробок в стиле жизни отъявленного домоседа – то и вовсе на несколько лет. Но в четырех стенах он скорее свихнется от скуки. Поддавшись порыву, Николас выискивал в газетах вакансии частных детективов и охранных агентств, но все равно не мог представить себя в иной роли. Мысль вернуться в полицию (если Дженна не согласится принять его обратно, он запросто перешел бы в другой участок) до сих пор казалась абсурдом. Больше своей беспомощности Николас боялся: в каждом убийстве, с которым ему предстоит столкнуться, он будет находить частицу своей реальности, в глазах депосов, потерявших близких – собственное отражение; принимать вызов к действию, нажав педаль до упора, задаваться вопросом: хватит ли у него сил на этот раз? Искать подвалы, где оборвется его жизнь, ведь ангела, который мог бы его спасти, он потерял навсегда.

Николас сидел в плетеном кресле в саду, просматривая очередное забытое дело, когда тишину дома нарушила трель звонка. У входной двери замер Флайк. Пес не лаял, а тряс хвостом, точно взбесившимся маятником. Перебрав в голове краткий список всех знакомых, Николас решил, что это Ноя, давнишняя подруга Лейн, приехала почитать ему лекции на тему борьбы с депрессивными состояниями и “в-твоем-холодильнике-уже-некому-вешаться”, но, увидев в дверном глазке соловое пятно, был удивлен еще больше – на пороге мялся его бывший напарник.

Стоило Николасу открыть дверь, как Флайк пулей выскочил наружу, едва не сбив Рассела с ног.

– Флайк? Совсем не стоит… Я того же мнения. Николас! Вижу, вы оба рады меня видеть, – бормотал напарник, но больше это напоминало мольбы о помощи. Рассел прижимал породистые уши к голове. Несмотря на то, что сегодня на нем была форма одарского полицейского, Николас подумал, насколько сильно Рассел не вписывается в окружающий пейзаж плотно стоящих друг к другу построек северо-восточного района, но главное – крыльца его скромного дома.

Напарник носил аристократическое имя, являлся редким представителем странглиевской элиты. Его домашний адрес значился в зажиточном пригороде Одары, где вместо деревянных хибарок под копирку высились многоэтажные дворцы. С такими деньгами и связями любой без труда нашел бы себе место в жизни. Не одному Николасу казалось комично-странным, что из всех великолепных возможностей Рассел Элистер Лэйон выбрал бессонные ночи в патрульной машине, отвратный кофе из автомата да окружение депосов, не умеющих рассуждать о причудах искусства и книгах. И пусть за годы службы тонкие пальцы Рассела огрубели, он располнел и научился вставлять брань между слов, в этом депосе всегда присутствовало нечто выделяющее его среди толпы одарских полицейских, скользящее в его внешности и поведении, что ни время, ни старания Рассела так и не смогли стереть. Отчужденность не мешала Расселу быть отличным напарником, на самодеятельность Николаса он смотрел сквозь пальцы. Какими бы разными они ни были, одно их точно объединяло – искренняя вера в то, что на плечах их тандема держится благополучие города. Пускай за мириады рабочих дней в одной патрульной машине им так и не удалось стать друзьями. Сегодняшнее появление Рассела оставалось для Николаса такой же загадкой, как и почему тот стал полицейским. Впрочем, на первый вопрос тут же нашелся ответ: из-за ворот выглядывала медная крыша знакомого пикапа.

– У меня есть для тебя две хорошие новости. Одну, как я вижу, ты уже заметил. Сам не налюбуюсь: как новенький – бампер выпрямили, подкрасили: ни следа, ни царапинки, – бормотал напарник, передавая Николасу ключи. Вороной депос был уверен, что Рассел перебросится с ним парой слов и отправится восвояси. Наверняка его уже ожидало такси, готовое увезти через мост – в благополучный пригород. На всякий случай вороной депос отошел с порога. У крыльца заскрипели ступени, Рассел последовал за Николасом, крепко сжимая в ладони ручку кожаного портфеля.

– Здесь мало что поменялось, – бросил вороной депос, когда они оказались в доме. Коридор отсутствовал, входная дверь вела в закуток кухни, где у стены так и стоял бирюзовый диван. Его давно пора было заменить, обивка вылиняла, из дыр торчали поролоновые внутренности – слишком упорно Флайк точил о него зубы. Хотелось верить, что диван был в лучшем состоянии, когда, полгода назад, Рассел скоротал на нем свою первую и единственную ночь. Полицейские разгоняли толпу бастующих студентов на площади. Николас потерял напарника из виду, а нашел в окружении пяти пегих парней. Они разбили о голову Рассела бутылку. Напарник валялся на земле, по всем признакам не ощущая ударов. Когда рядом появился Николас, нападавшие тут же бросились в стороны, но вороному депосу было наплевать. Николас думал только о том, что могло произойти, если бы он опоздал. В связи с забастовкой все выезды из города оцепили. Побитый и подавленный, Рассел переночевал в их с Лейн доме. Николас не любил вспоминать о том дне. Ему удалось убедить себя, что в произошедшем нет его вины, но картинки прошлого все равно преследовали его, стоило только взглянуть на лицо Рассела. Время давно стерло любые синяки и ссадины, Николас все равно воскрешал беспомощность, появившуюся тогда в глазах напарника. И она была хуже любых шрамов.

Сегодня, переступив порог этого дома, Рассел выглядел куда счастливее. Он тут же опустился в кресло в гостиной. Его пальцы теребили застежку кожаного портфеля, который напарник (Николас догадывался, зачем) захватил с собой. Все попытки всучить деньги за ремонт пикапа не увенчались успехом.

– Даже и не думай, – отпирался Рассел. – Я тут ни при чем. Расходы покроет участок, чтобы Дженна не осталась в долгу. Все-таки это благодаря тебе мы задержали того гонщика. Старушку можно было раскрутить на новую машину, но сам понимаешь: за руль ты бы сел только к декабрю.

– Я все равно ни на что бы его не променял, – Николас кивнул в сторону окна, где из-за ворот виднелась крыша пикапа. Не требовалось четыре года работать в четвертом участке, чтобы усвоить – подарки начальства ни к чему хорошему не приводят. Расплата за них все равно последует, правда, в несколько иной форме.

– Чай? Кажется, кофе еще остался.

– На твое усмотрение, – соловый депос с сомнением задержал взгляд на темном экране телевизора. – Лучше ответь, есть ли у тебя магнитофон?