Те дилеры-недоумки были сравнительно мелкой рыбешкой, но они подарили Николасу место в одном из лучших участков Одары, где тот тут же дал о себе знать. Сослуживцы привыкли к его образу – коротающему ночи если не у компьютера, то в полицейской машине или пикапе в бессонном патруле. В пятницу, когда принято было отправляться по барам, Николас не отставал от компании. Но, даже опьяневший, он всматривался в толпу, пытаясь отыскать знакомые из картотеки лица, всегда готовый действовать.

Не прошло и четырех лет, как вороной депос навел полицию на след самого Тобиаса Элиранда – лидера мафиозной группировки, наводнившей Одару с момента упадка. До того как за дело взялся Николас, Тобиас оставался неуловимым. Об этом, конечно же, не забыли упомянуть газеты, а узнав, что это все тот же курсант, разошлись не на шутку. Николаса даже пригласили ответить на дурацкие вопросы в телевизионной передаче: “Не наделены ли вы экстрасенсорными способностями?”; “Что он предпочитает есть на завтрак, чтобы оставаться в такой прекрасной форме?” (А Флайка, его верного четвероногого компаньона, сделали лицом компании, производящей сухой корм для собак. Теперь всякий раз, когда наступало время трапезничать, пес мог лицезреть свой портрет, горделиво смотревший с коробки с надписью “Выбор Сержанта Флайка”.)

Когда в других городах безостановочно твердили о телезвездах и политиках, криминальная Одара избрала своим героем полицейского. Николасу пришлось предпринять некоторые усилия, чтобы его слава не распространялась дальше стен участка. Лишившись доступа к служебным делам, падальщики тут же перебросились на личную жизнь, которая, в отличие от его карьеры, была бурной только первое время. Все чаще Николаса стали замечать в обществе одной девушки. Ее звали Лейн. По слухам она принадлежала к тайному клану породистых депосов. Его приверженцы, помимо богатства и родословной, происходящей от самого Мортхагена – первого правителя свободного Тизалотопи – обладали большой властью. Их осталось немного. История не помнила случая, чтобы кто-то из аристократов вступал в связь с беспородным депосом, пусть даже прославленным полицейским. По тем же сплетням избраннице Николаса пришлось сменить имя. На вопросы журналистов о своем происхождении Лейн не уставала делать круглые глаза и повторять, что сама она родом из маленького городка и понятия не имеет, почему ее, простую девушку из бедной семьи, приписывают к сливкам общества. (Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно было хоть раз взглянуть на нее. Лейн мигом выдавало свойственное породистым депосам вогнутое лицо – “щучий профиль”, уши с заостренными кончиками и особая манера держаться.)

Сам Николас, если бы нарушил табу, наложенное на любые сведения, касающиеся его личной жизни, сказал бы, что Лейн стала первой девушкой, которую он полюбил. Она, как и слава полицейского, ворвалась в его судьбу незваной, яростным вихрем сломав все засовы и двери. Воспоминания об их первой встрече веяли смрадом подвала. Ему завязали глаза. Единственное, что он видел на фоне мрака – как мушки света пускались в пляс от новых ударов. Николаса его же собственными наручниками приковали к батарее. Язык не поворачивался назвать его мучителей депосами – стоило узнать о тех страшных преступлениях, которые они совершили. Николас долго шел по их следу, он был уверен, что ему удастся посадить этих тварей за решетку. Вот только удача, всегда сопутствующая полицейскому, в тот день бросила своего подопечного на бетонном полу подвала, во власти убийц, мокрого от крови и пота. Николас смирился с исходом этой истории. Да что там смирился, он молился, чтобы все поскорее закончилось, а в тоннеле забрезжил свет. Ждать ему оставалось недолго… если бы не девушка, словно возникшая из бредовых видений. Лейн спасла его тогда, выудила, как тонущего котенка из реки, из самой страшной передряги, в которую ему доводилось попасть. Вороной депос помнил, как впервые увидел буланую девушку по пути в госпиталь, когда с него, еле живого, сняли повязку и Лейн предстала перед ним, овеянная светом и прекрасная. “Не думал, что встречу ангела так скоро”, – прошептал ей он, перед тем как потерять сознание.

Об ужасном событии, что свело их вместе, Николас и Лейн пообещали не вспоминать. Они придумали, будто познакомились на круизном лайнере. Николас пригласил Лейн на танец, после чего они всю ночь простояли на палубе, глядя, как в темных водах отражаются звезды. И не было никаких подвалов и раненого паренька в полицейской форме. Это так, плохой сон, который по совпадению им одновременно приснился. Не стоит о нем думать, а говорить тем более.

После смерти Лейн Николас неоднократно вспоминал о событиях, связанных с заточением. Не столько об издевательствах или невероятном спасении из плена. Он думал о самом чувстве, постигшем его в ту бесконечную ночь. Именно тогда вороной депос заглянул в глаза смерти, принял факт, что всему, чего он добился, что было у него, билось в нем и дышало, пришел конец. Кто бы мог подумать, что спустя два года все вернется. И он – полностью здоровый физически, будет не лучше себя в том подвале – раненого и мечтающего о глотке воды, засыпая в луже собственной крови. Пускай снаружи Николас был свободен, мог дышать, разговаривать, улыбаться… А еще таранить на пикапе машину преступника.

В омут раздумий о своей полицейской карьере и Лейн, прошлом, которое до сих пор виделось вчерашним днем, Николас погрузился по дороге в участок. Час назад он разбил свой пикап. В правой ноге до сих пор застыло ощущение вдавленной в пол педали, когда на скорости сто километров в час он сокращал расстояние до баклажанового бока седана. Покореженные машины забрал эвакуатор. Николаса, целого и невредимого, не считая разбитого лба, увез Рассел Лэйон. “Ты совсем помешался”, – не раз сорвалось с языка всегда тактичного и сдержанного напарника. Он был родом из Странглеи1, а странглийцам, насколько знал Николас, было свойственно прятать эмоции. Рассел загибал маленькие породистые уши, а его невнятный голос звучал строже обычного: “О чем ты думал, Николас? Твое счастье, что машины не взорвались! Ты под чем-то или просто пьяный? Откуда ты вообще взялся?”

На последние два вопроса Николас мог бы дать адекватные ответы. Насколько помнилось, он не брал в рот ни капли, а взялся – из дома на Вишневой улице. “Наша пряничная усадьба” – так в шутку называла их скромное жилище Лейн. Она любила этот дом. К заднему двору примыкал клочок земли, где они вместе обустроили сад. Вид на улицу открывали широкие окна, при восходе солнца, стоило раздвинуть шторы, стены комнат окрашивались в ярко-оранжевые тона.

При теплом свете сегодняшнего утра Николас готовил завтрак, по привычке слушая фоном полицейское радио. Допить кофе он не успел. Сообщение с кодом погони заставило Николаса, едва не позабывшего сменить домашние шлепанцы на ботинки, прыгнуть за руль пикапа и устремиться на окраину Одары. Там, если верить диспетчеру, должен был появиться автомобиль преступника. Объезжая пробки, Николас вспомнил о том, что в его пикапе не предусмотрено сирены, что сам он уже два месяца как не на службе…