Ринд никогда не видел королеву, даже во время парадов; да что там королеву — ему вообще не доводилось встречать людей, обладающих по-настоящему высоким рангом и не обойденных славой. Шотландцу чудилось в этой истории нечто несбыточное, нереальное: неужели это его ведут ослепительно сияющими коридорами по дворцу из шестисот комнат — его, который пару часов назад еще сомневался в душевном здоровье мистера Гамильтона? Нет, о такой минуте молодой человек даже не грезил. Воспитанный в почтительном уважении к вышестоящим, он, как и многие шотландцы, не мог смириться с абсолютной королевской властью. Приученный христианской моралью отрицать любую зависть — все же невольно сокрушался сердцем при виде выставленного напоказ богатства. Как сын, находящийся на полном иждивении отца, Ринд не имел причин отвергать наследное право, однако был скептически настроен против самой идеи монархии. К тому же как человек, остро сознающий, что он смертен, с горьким сожалением вспоминал о напрасных бесчисленных жертвах, которых на протяжении истории требовали венценосные особы в погоне за новым величием.

И вот сейчас, оторопело скользя глазами по роскошной обстановке, пытаясь увидеть все, но не в силах сосредоточиться ни на чем, Ринд ощущал, как последние оплоты его душевного сопротивления рушатся под пышным гнетом позолоты, красного дерева и зеркал столь немыслимой ясности, какой ему не приходилось видеть даже в глади самого безмятежного озера своей родины.

За всю дорогу молодой человек не проронил ни слова — с той минуты, как вошел в парадную дверь и двинулся было расписаться в книге для посетителей, но Гамильтон удержал его за руку, прежде успев шепнуть пару слов охраннику, и по сию пору, шагая по коридорам вслед за почтенным прихрамывающим джентльменом, который тоже хранил гробовое молчание. Впрочем, теперь уже не имело смысла задавать вопросы, а тем более разговаривать просто от избытка эмоций. Пройдя через обшитую панелями гостиную, мужчины оказались в огромном Тронном зале, украшенном шелковыми драпировками и багряным ковром. Ливрейный лакей растаял в воздухе подобно струйке дыма. Ринд вытянулся в струнку рядом с Гамильтоном, чувствуя яростное биение собственного сердца, которое заглушало мерный ход серебряных часов его спутника.

Молодой археолог не имел никакого понятия о том, как нужно себя вести. Не представлял, что скажет. Он то поправлял манжеты, то пытался выпятить грудь, то глазел на причудливый узор ковра, и поэтому лишь запоздало, когда его спутник пошевелился и тихо кашлянул, шотландец понял, что они уже не одни.

Из-за помоста в дальнем конце зала, словно призрак, возникла женщина с бочкообразным станом. Ростом она была еще ниже Наполеона, однако при этом производила впечатление колосса. Дама поманила гостей, точно ручных собачек, и те послушно побрели на зов, притянутые властными чарами.

— Сюда, — прошептала она, и мужчины без промедления протиснулись через раздвижные двери в потайной коридор.

— Сэр Уильям, — промолвила королева, приветствуя Гамильтона.

(Ринд по рассеянности пропустил почтительный титул мимо ушей.)

— Ваше величество, — ответил Гамильтон с неожиданно ловким поклоном.

— А вы, сэр, — она устремила голубые водянистые глаза на шотландца, — полагаю, мистер Александр Генри Ринд.

Молодой человек протянул было руку, затем поспешил убрать ее, испуганно воззрился на кукольную ладонь королевы, раздумывая, не полагается ли в подобном случае целовать пальцы, и в конце концов, подражая своему спутнику, ограничился поклоном.

— Да, это я, ваше величество, — произнес он и зачем-то кивнул.

— Прошу прощения за то, что наша встреча проходит в столь необычных условиях, — изрекла королева. — Однако, учитывая тему предстоящей беседы, вы сами должны понимать: секретность не помешает. Мы же не хотим, чтобы хоть единое слово просочилось в Придворный циркуляр.[12]

Заметив, что венценосная особа и впрямь испытывает неловкость, Ринд осмелел:

— Ну… конечно же, ваше величество.

Гамильтон одобрительно кашлянул.

— Я слышала, вы родом из Шотландии.

— Из Сибстера, что под Уиком.

— Я много раз бывала в Шотландии.

— Приезжайте сколько угодно, Вам всегда будут рады, — выпалил Ринд и тут же мысленно выбранил себя за самонадеянность.

— Эту акварель, — королева кивнула на недурное изображение горы, поросшей вереском, — я написала в окрестностях Питлохри.[13]

Ринд не знал, что ответить.

— Очень… очень похоже, ваше величество.

Придворный спаниель в конце коридора потянул носом воздух.

Королева еле заметно подалась вперед и приглушенно заговорила:

— Уильям представил вас как весьма достойного молодого человека.

— Надеюсь… надеюсь, что это так, ваше величество.

— Без сомнения, вы осознаете всю серьезность положения и важность вашей миссии.

— Конечно, ваше величество.

— Чертог вечности… Разумеется, мы уже много лет о нем слышим, но лишь сейчас его тайны стали всерьез затрагивать интересы национальной безопасности. Сэр Уильям, безусловно, предъявил вам исторические свидетельства?

Ринд неопределенно кивнул.

— Конечно.

— Как вы знаете, совсем недавно мы оказались втянуты в весьма неприятный конфликт с Россией. Остается горячо молиться, чтобы он не привел к более серьезным последствиям, но даже в этом случае от его исхода будет зависеть будущее Оттоманской империи, Леванта[14]и, если на то пошло, всей Европы. Настал переломный момент в истории.

Ринд во все глаза уставился на бледный шрам на широком белом челе королевы.

— Вот почему нам следует вооружиться всеми необходимыми сведениями.

— Понимаю, ваше величество.

— К тому же, как вам известно, об этом чертоге ходит множество противоречивых легенд — о точном содержании пророчеств, их смысле или, лучше сказать, ценности, и главное, о том, что именно «красный человек» поведал Бонапарту.

— Конечно, — ответил шотландец, совершенно сбитый с толку.

— Но я, в конце концов, правящая особа. У меня столько же прав на приобщение к тайнам чертога, сколько было у Бонапарта — или у Клеопатры. Нельзя позволить, чтобы ими воспользовались вражеские силы, а то и просто какой-нибудь любитель истории Египта.

— По-моему, это… разумно.

Королева ответила простодушной улыбкой.