Я уверил девушку в том, что буду нем как рыба.

– А каково количество вашей милиции? – спросил я. Но Элеонора стала уверять, что она больше ничего не знает о вооруженных силах.

– Счет этажей идет у нас сверху, – продолжала она знакомить меня с устройством необычного городка. – Во втором этаже, в двух внешних его кольцах, помещаются служащие средней квалификации.

Я также помещался во втором этаже и потому спросил с шутливой обидой:

– Вроде меня?

– Да, вроде вас, – ответила Элеонора, – но только они знают несколько больше, чем вы. А вдоль всего внутреннего кольца расположены библиотеки и лаборатории. Третий этаж отведен для рабочих. В этом же этаже помещаются склады для провизии, кухни, столовые, бани, клубы, кино…

– Даже кино!

– И кино, и театр. Что же в этом удивительного? Если бы у нас не было развлечений, то, пожалуй, многие умерли бы от скуки.

– Не проще ли разбежаться от скуки? – Элеонора как будто не слышала моего вопроса. – Четвертый этаж, или первый под уровнем земли, занят машинами, перерабатывающими жидкий воздух в азот в виде аммиака, азотной кислоты и цианамида – вещества, очень важного для промышленности и сельского хозяйства. – Она говорила безостановочно, точно боясь, что я опять прерву ее. – У нас добывается азотной кислоты более миллиона тонн в год, и мы все время расширяем производство. Кроме того, мы добываем кислород. В одном из секторов четвертого этажа производится сортировка материала, который попадает извне через главную трубу. На уровне четвертого этажа в трубе устроена целая система сит, начиная с таких, сквозь решетку которых может пролезть человек, и кончая столь густыми, что они не пропускают даже пыли.

– Меня с Николой, значит, тоже «отсортировали» в сортировочной?

– Да. В трубу попадают иногда самые неожиданные предметы и существа. Больше всего втягивает труба обломков деревьев. Иногда ветер приносит и вырванные с корнем огромные кедры, ели, сосны, пихты, лиственницы. Весь этот материал идет на топливо. Весною и осенью во время перелета в трубу втягивается несметное количество птиц. Часть их мы замораживаем, делая годовые запасы, а часть, охладив жидким воздухом, превращаем в хрупкий камень, который затем измельчается в порошок и хранится в кладовых, а может быть, и экспортируется. Нередко в трубу попадают мелкие четвероногие хищники, попадают и более крупные: енотовые собаки, песцы, а были случаи, когда к нам пожаловали в гости, совершив воздушное путешествие, белый медведь и даже тигр! В пятом этаже проходит труба, по которой пневматически выбрасываются все уже негодные отбросы, поступающие в нее из четвертого этажа. Во всех подземных этажах – от четвертого до восьмого – происходит превращение атмосферного воздуха, поступающего из центральной трубы, в жидкий воздух. В каждом из этих этажей имеются склады для хранения жидкого воздуха. Особенно много таких складов в шестом этаже. Наибольший интерес представляют седьмой и восьмой этажи. В седьмом этаже при помощи жидкого воздуха мы добываем жидкий водород, имеющий температуру всего двадцать градусов выше абсолютного нуля. А при помощи жидкого водорода мы превращаем в жидкое состояние гелий. Это самое трудное и сложное производство. Весь восьмой этаж отведен под жидкий гелий – очень ценный продукт. Мы имеем его уже несколько сот тысяч литров.

– Но куда же идет вся эта гигантская продукция?!

– Мы не интересуемся коммерческими операциями мистера Бэйли, – ответила Элеонора, повторяя слова, уже слышанные мною от ее отца.

Мне хотелось задать ей еще несколько вопросов: где помещается машинное отделение, что находится в подземных пещерах? Но прозвонил электрический звонок, созывающий на завтрак, и мне ничего больше не пришлось узнать.

Это было в воскресенье, когда я совершал с Элеонорой прогулку по «проспекту» первого этажа – длинному, идущему по кругу коридору. Бесконечное хождение по кругу наводило тоску. Глядя на номера дверей по сторонам, можно было подумать, что находишься в огромной тюрьме. Это впечатление усиливалось тем, что коридор был совершенно пуст. Как будто «заключенным» не разрешалось выходить на прогулку.

Я только позже узнал, что жители городка, в особенности обитатели привилегированного первого этажа, имели возможность совершать прогулки по окрестным горам и лесам. И, конечно, среди них не находилось ни одного человека, который не предпочел бы эти прогулки на свежем воздухе бесконечному кружению по «тюремному» коридору.

Когда звонок прозвонил, двери комнат стали открываться, из них начали выходить, и коридор ожил. Я с большим интересом присматривался к обитателям городка. Среди них совершенно не встречалось женщин. Это был поистине мужской городок, и Элеонора, очевидно, составляла такое же исключение, каким бывала в старину дочь капитана на каперском корабле. Затем все они были молоды. Самому старшему из них, наверно, было не больше тридцати пяти лет.

Я напрасно искал среди них людей в военной форме. «Офицеров» не было, все были одеты в штатские костюмы. Но выправка, особая четкость движений обличали в некоторых из них военных. Во всяком случае, можно было безошибочно сказать, что почти все они прошли военную школу.

Я был новичок и чужой среди них. Но, как хорошо воспитанные люди, они не задерживали на мне любопытных взоров. Любезно поздоровавшись с моей спутницей, они мельком взглядывали на меня и шли дальше, весело разговаривая, увы, на неизвестном мне языке.

Для жителей первого этажа имелась отдельная столовая в первом этаже. Мне очень хотелось проникнуть туда, чтобы иметь возможность ближе познакомиться с местной «аристократией». Но мистер Бэйли принял меры к тому, чтобы я не сталкивался с обитателями городка. Так, меня задерживали в лаборатории после занятий до тех пор, пока рабочие не разойдутся по своим комнатам; на занятия же я должен был являться позже, после того как все рабочие уже прошли на работу. Кроме того, мне был закрыт доступ в общественные столовые. Обед подавали в мою комнату, а завтракал я в лаборатории вместе с Элеонорой. По воскресеньям же, как это было и сегодня, завтрак приносили в мою комнату.

Я простился с Элеонорой и спустился на лифте во второй этаж.

Мне так хотелось увидеть рабочих городка, что я решился на некоторое нарушение установленных для меня правил: не заходя к себе в комнату, я спустился на лифте в третий этаж и пошел по коридору навстречу толпе, направляющейся в общественную столовую. Эта толпа поразила меня. Я знал, что имею дело с настоящими рабочими городка, и все же рабочих, того типа человеческой породы, который создан классовым обществом, я не увидел.

Эта толпа рабочих по внешнему виду ничем не отличалась от толпы верхнего этажа. Те же почти изысканные, прекрасные костюмы, те же изящные манеры, то же пропорциональное сложение, хорошо тренированные, здоровые, более ловкие, чем сильные, тела, лица интеллигентов. И только если всматриваться очень внимательно, между обитателями первого и третьего этажей можно было уловить некоторую разницу, – даже не разницу, а оттенок, какой существует, например, в одном и том же классе общества, но в смежных кругах этого класса, как «средне-высший» круг капиталистов или родовой аристократии разнится от высшего круга.