с недавней англо-бурской войны в Южной Африке[59]. Вероятно, сцены насилия, увиденные им на фотографиях, настолько напугало Талурнакто, что он подумал, будто белые собираются его убить. Хельмер Хансен, в свою очередь, объяснил это тем, что норвежцы передумали брать Талурнакто с собой. Должно быть, они отговорили его от поездки, сказав, что из него могут сделать чучело, как из животного, если он приедет в Норвегию.

Последним инуитом, которого Амундсен взял на борт «Йоа», был семнадцатилетний Маниратча. Похоже, у него с Амундсеном установились самые близкие отношения. Мы ничего не знаем о происхождении или биологической семье Маниратчи. По словам Амундсена, он жил с приемным отцом-инуитом, который согласился отдать его за напильник и старый нож. Когда Маниратча поднялся на борт, его также вымыли, обработали средством от вшей и одели в старую норвежскую одежду. «С первой же минуты Манни завоевал сердца всех», – писал Амундсен о Маниратче[60]. Его прозвали Манни. Он прожил на «Йоа» всю зиму, ходил в норвежской одежде, научился обращаться с винтовкой, проводил уборку судна, рубил дрова и носил воду. Одетый как норвежцы, он вместе с ними посещал племена инуитов, играл с членами экипажа «Йоа» в карты, учился у них обращаться с часами, простужался и болел вместе с ними. Амундсен охарактеризовал его как веселого и доброго юношу. Вероятно, весной 1905 года Маниратча снова стал подумывать о возвращении к инуитской жизни. Некоторое время он жил вдали от «Йоа», но все же вернулся назад.

Планы Амундсена привезти с собой Маниратчу в Норвегию были трагически сорваны. 21 июля 1905 года «Йоа» находилась у острова Гершеля[61] в море Бофорта, недалеко от границы между Аляской и Канадой. Пролив между южным берегом этого голого плоского острова и материком в начале лета освобождается ото льда. В это время здесь пролетают стаи уток, направляясь к летним гнездовьям. Маниратча в тот день рано покинул «Йоа», чтобы поохотиться на птиц на парусной лодке в проливе – в последний раз его видели стоящим в лодке недалеко от судна. Видимо, Маниратча попал в шторм, а поскольку он, как и большинство инуитов того времени, не умел плавать, его участь была предрешена.

Когда Маниратча утонул, «Йоа» оставалось всего несколько дней пути до Аляски и завершения путешествия через Северо-Западный проход. «Для всех нас было тяжелым ударом потерять так Манни… – написал Амундсен в „Плавании Северо-Западным проходом“. – Мы все полюбили мальчика, и нам очень хотелось привезти его с собою в цивилизованный мир и посмотреть, что может там из него выйти»[62]. Эти слова Амундсена можно воспринимать двояко. С одной стороны, заявление о теплом человеческом отношении к инуиту напоминает его более поздние записи – сначала о Ните, а потом о Камилле. Вместе с тем очевидно, что речь идет о некоем эксперименте на людях.

После смерти Амундсена делались мало доказательные заявления о том, что во время экспедиции на «Йоа» у него были отношения с инуитками, в результате которых даже родились дети[63]. Контакты Амундсена с коренными народами временами оставляли желать лучшего – и не из-за личных отношений. Все же это безжалостно: брать инуитов на борт, позволять им жить там какое-то время, имея в планах приобщить их к цивилизации, а затем постоянно заменять их новыми. Амундсен был далеко не единственным, кто считал западное воспитание привилегией, в то же время рассматривая его как своего рода научный эксперимент. Такие представления были вполне типичны для эпохи колониализма начала XX века. Представители западных цивилизаций были уверены, что их общество более развито, – и это давало им право, полагали они, переселять аборигенов и наблюдать за их адаптацией со стороны.

* * *

Решение Амундсена взять Ниту и Камиллу, следовательно, было результатом представления о том, что жить в Норвегии и ходить там в школу – очевидная привилегия для девочек. В этом выражалась его сильная вера в буржуазное воспитание и социальную адаптацию. Идеалы такого воспитания много обсуждались в обществе того времени. В XIX веке считалось, что любовь своих родителей дети должны заслужить. Для этого им надо быть добропорядочными, прилежными и послушными, неприхотливыми и самодостаточными, не жаловаться по пустякам. В начале ХХ века представление о добропорядочном ребенке изменилось: он должен был быть, помимо всего прочего, крепким и энергичным. Цель воспитания – вырастить здорового, выносливого ребенка, чтобы он мог выдержать все, что выпадет ему в жизни. Понятно поэтому, что Амундсен считал вполне оправданным свое решение забрать детей у биологических родителей и перевезти их на другой конец земли. Он стремился сделать так, чтобы они стали такими же, как он сам: неприхотливыми, сильными и стойкими.

В период между двумя войнами детские психологи стали активно пропагандировать другой подход: идеальный ребенок – это счастливый ребенок. Ник Ваал[64] в 1937 году написала: «Все мы, у кого есть дети, несомненно, от всего сердца хотим, чтобы дети выросли в более счастливых и психически здоровых людей, чем наше поколение»[65]. Такое представление о воспитании детей в межвоенный период было не столь распространено, как сегодня, когда стало уже привычным. Современным родителям важно, чтобы ребенок был психически и эмоционально устойчив и соответствующим образом строил свои отношения с другими людьми. Требование эмоциональной близости с ребенком делает обязательным и физическое присутствие взрослого рядом. Крепких и сильных детей легче отослать из дома; детей же, которые должны быть счастливыми, нужно держать рядом.

Амундсен был человеком межвоенного периода еще и потому, что он жил где-то между традиционной верой в добропорядочного и крепкого ребенка и идеей о том, что дети должны быть в первую очередь психически здоровыми, как выразилась Ник Ваал. Ежедневная забота, которую он проявлял к Ните и Камилле на борту «Мод», свидетельствует о его желании сделать их счастливыми и любимыми. Похоже, он любил Ниту, что легко понять по нескольким простым признакам: у него теплело на душе, когда он ее видел. Он был счастлив, когда была счастлива она. Он чувствовал ее любовь и то, как она на него влияла.

Принятие Амундсеном Ниты под свою опеку в 1921 году – это история о том, как эмоциональная связь между ними быстро развивалась и крепла. Через шесть недель после того, как она взошла на борт, Амундсен написал в дневнике об успешном сватовстве Какота. Его намерение завести новую жену означал, что у Ниты, скорее всего, появится мачеха. Этот эпизод, возможно, подтолкнул Амундсен впервые письменно заявить, что он намеревается удочерить Ниту. Он объяснял это любовью,