— Давно ли ты служишь здесь дворецким? — разглядывая полотна, поинтересовался Александр Иванович.

— Дворецким лет с тридцати, а до этого был и поварёнком, и пажом, и… кем только ни был, пока дослужился. — Старик махнул рукой. — Только уволили меня лет пять тому. Вот видишь, барин, какая на мне старая ливрея? А всё потому, что я сохранил её у себя дома. Когда Настасья Фёдоровна погнала меня со службы, старый, мол, нерасторопный стал, я доживал свой век у племянницы и её мужа. Ну и натерпелся. — Он вытер платком слезящиеся глаза. — После меня должность дворецкого перешла к Ивану Андреевичу Стромилову[28]. Изволил руки на себя наложить, греховодник. Да, страшно как, о-о-о, не приведи господи ещё раз такое увидеть, горло себе перерезал. Вот я теперь на его могилку и хожу. Сначала, когда погнали, проклинал, было дело, а теперь молюсь за упокой души раба Божьего. Похоронили-то за оградой, потому как самоубийца. А я всё одно хожу. Жалко человека потому что, плохо я об нём тогда думал, злился сильно. Думал, он, Стромилов, Настасье Фёдоровне про меня чего наговорил, а он вишь ты… тридцать пять годков всего на земле-то пожил, солнышку порадовался… Сыновья теперь без него, без отца как же… А после него дворецким стал Иван Малыш[29], который до этого тоже был дворецким, но только во флигеле у Настасьи Фёдоровны. А так, чтобы на два дома, это он вот несколько дней как… Но это только так говорят, мол, малыш, на самом же деле он совсем даже не маленький, я бы даже по-другому сказал, да вы и сами скоро увидите, потому как он под арестом ныне. Оттого и меня спешно на старое место и призвали. Призвать призвали, а новой ливреи не дали…

— Отчего же Иван Андреевич с собой покончил? Известна причина?

— Как не знать. Настасья Фёдоровна в начале августа изволила погреб графский проверить и большую недостачу обнаружила. А Стромилов помимо дворецких обязанностей за погреб этот проклятущий отвечал, у него и ключи имелись. В общем, посадили Ивана Андреевича в эдикюль, так Настасья Фёдоровна местную темницу приказала величать, недели две он там на хлебе и воде отсидел. За это время два раза принародно кнутом порот был, но ни в чём не сознался, не покаялся. Видя такое его упорство, Настасья Фёдоровна сказала, что де сил её больше нет, с этим греховодником возиться и она передаёт дело его сиятельству.

Вот после этого Иван Андреевич и зарезался. Да-с. — Агафон перекрестился.

— Сидя в эдикюле, что ли, зарезался? — не поверил Псковитинов. — Или наперво выбрался?

— Про то я не ведаю, — смутился Агафон. — Про то мне люди рассказывали. Я же его только на похоронах и видел. А когда Иван Андреевич преставился, Настасья Фёдоровна за мной послала. Вот тогда-то старый Агафон и понадобился. Вот ведь как бывает. Теперь хорош стал. И то верно, кто ещё господам так послужит, как старый Агафон послужит? Теперь же и вовсе в обоих особняках не слуги, а просто содом с гоморрой. После того как всю челядь Настасьи Фёдоровны под замок посадили, нагнали, понимаешь ли, с позволения сказать, слуг, а они ни дома не знают, ни погреба, ни конюшни, ничегошеньки не знают здесь, не ведают. Один Агафон всё знает, всех и поучает. Пять лет назад старым был, а теперь вроде как помолодел! Чудо чудное, диво дивное. Вот они ваши комнаты, барин. Пришли уже.

— Зови меня Александр Иванович. — Псковитинов оглядел светлую обставленную модной мебелью залу с удобным широким столом и комплектом изящных стульев с витыми ножками и широким, в летнее время не отапливаемым камином, на котором возвышались массивные часы.

— А вот там спаленка, и рядом ещё одна. А там комнатёнка для личного слуги. А вот, — он вышел в ту же дверь, откуда они только что вошли, и Псковитинов был вынужден последовать за старым дворецким, — а вот тут у нас проходная комнатка, не изволили приметить, как ветер, пронеслись? Вот посмотрите, тут, когда в гости приезжают генералы или министры, обычно их адъютанты приказаний ждут. Тут всё, что нужно для приятного времяпрепровождения. Стулья, вот столик, на случай если записать что понадобится или кушанье поставить. Печь фаянсовая, только мы её летом не топим, а зимой — так в самый раз. Комнатёнка, конечно, крошечная, проходная, но всё же тут и отдохнуть можно. Вид на сад опять-таки.

Псковитинов с удовольствием осмотрел зеленоватые стены и стоящие у стены три стула с голубой обивкой. Комнатёнка, действительно, выглядела немногим больше добротной собачьей будки и являлась как бы предбанником к основным апартаментам, но никто ведь не собирался здесь жить. С другой стороны, хорошо, что адъютанты, посыльные, вызванные на допрос люди, будут ждать не на всеобщем обозрении, а вот здесь, за закрытыми дверями.

Псковитинов кивнул и, снова пройдя в свою гостиную, направился к раскрытым окнам, машинально отмечая, что рама одинарная, впрочем, рано ещё двойную ставить, вон какая жара стоит. Поглядел на раскинувшийся под окнами сад. Идти смотреть на труп не хотелось.

— Не знаешь ли, любезный, а кто из зодчих строил этот дом? Он перегнулся через карниз и только тут разглядел стоящий напротив усадьбы очаровательный особнячок с зеркальными окнами.

— Как не знать, — оживился старик, — Фёдор Иванович Демерцов[30], — по-стариковски растягивая слова, отрапортовал Агафон, — сейчас дворовые тебе по-быстрому что поесть принесут, голоден небось, барин, с дороги-то? Ужин позже будет, а теперь, может, кваску холодненького или кофею? Ты только прикажи. Холодная телятина есть, пироги, колбаска — готовить не надо, Петрушка с Дуняшкой быстренько чего на стол спроворят.

— От чашечки кофе не отказался бы да и телятину съем, отчего ж не съесть? В общем, скажи, чтобы принесли что имеется, на твоё усмотрение. Перекушу, умоюсь с дороги — да и за дело. Да и скажи моему человеку, чтобы вещи сюда принёс.

Старик развернулся отдать приказ, но в дверях уже стояли юноша и девчонка, оба никак не старше пятнадцати лет. Девица ковырялась в носу. Ноги нового лакея были обуты в грязные лапти.

— Ну, слышали, что барин приказал, Александр Иванович! — продемонстрировал дворецкий чудеса памяти. — А ну, быстро! Дом этот строил Фёдор Иванович Демерцов, сам из крепостных князя Трубецкого[31]. Сын простого садовника, а на архитектора выучился. А потом, только ты уж не осерчай, батюшка, потом этот самый Фёдор Иванович вроде как хозяйскую дочку обрюхатил, а хозяин вместо того, чтобы запороть негодника, их поженил. Её Лександрой[32] звали. И она приезжала, помню, красивая такая барынька. Фёдор Иванович и этот дом построил, и флигель, на который ты изволил только что любоваться, и много всего здесь. На всё про всё пятнадцать лет положил. Ну не один, понятное дело, строил, но за мастерами строго доглядывал. Сам из крепостных, а свой свояка видит издалека. Знает, за людишками глаз да глаз нужен, а иначе забалуют. Он ещё не всё закончил, когда в 1810 году, государь император Александр Первый[33] в гости к барину пожаловал. Ему тут всё очень понравилось. Он потом много раз приезжал, в доме есть специальные царские покои. А в покоях, не поверите, не кровать, а диванчик мяконький. Он там всегда останавливается. И строго-настрого Алексею Андреевичу запретил диванчик этот менять. Говорит, на нём ему слаще спится. — Старик улыбнулся, показав голые розовые десны. — А потом, пять лет назад, Василий Петрович Стасов[34] за дело взялся и, как бишь его, Мартос Иван Петрович[35] чугунную колоннаду изваяли со скульптурой в центре, изображающей апостола Андрея Первозванного. В тот год меня и погнала Настасья Фёдоровна. — Старик вынул из кармана платок и шумно высморкался. — Неблагодарная…