«пьяными» буквами – «ЮРА БУДЕТ …». Что он будет? Никто не знал. На кроваво-красной футболке Жеки под плакатно-вызывающим «ПЕРЕВЕРНЁМ!» вверх ногами была напечатана злющая матрёшка. У Любы футболочка была заправлена в рваные на коленях Ямомотовские «бойфренды» и имела бледно-фиолетовый цвет, словно застиранная, да и принточек был скромненьким – малюсенькими буквами английское слово «wild» и такой же малюсенький сжатый кулачок внутри символа Венеры. Особой «дикости» её внешнему образу добавляло маленькое железное колечко с каплевидной жёлтой жемчужиной, вдетое в носовую перегородку. Сколько бы Люба не заходила в кабинет к Антону Павловичу – за подписью или за взбучкой – он непременно, если рядом ещё в это время кто-то находился, заговорщически подмигивал тем и указывал пальцем вслед выходящему забавному товароведу, а после – на свой нос. «Чудная у нас Любаша». Он совершенно не обращал внимания на внешний вид своих сотрудников, кроме их обуви и степени вымытости волос. Главное в делах, чтобы было всё строго и порядок.

– По правде сказать, обещание за ВСЕХ устроить Пузырю «любой» сюрприз – это полный факап, – низкий баритон, чеканящий каждое произносимое слово, заставил всех повернуть головы туда, откуда он издавался. Этот голос всегда заставлял всех обращать на себя внимание. Так же, как и его хозяин. Герман. Никто, кроме Антона Павловича, не знал, чем именно он занимается в фирме, но он был в курсе абсолютно всего и «с ним всё получается, как надо» – опять же со слов самого Антона Павловича. Герман ничего не ел в эту минуту. Стоял видной статуей рядышком с висящим на стене большим цветным постером с четырёхликим Марком Аврелием в стиле Энди Уорхала. Двумя пальцами холёной руки он держал малюсенькую белую кофейную чашку и отхлёбывал из неё неспешно, маленькими глоточками – минут десять уже как. Холёным он был весь с головы до ботинок. Приталенный льняной пиджак оливково-зелёного цвета, узкие тёмные брюки по щиколотку, кипельно-белая рубашка с воротничком нараспах и бордовые лоферы на босу ногу. Всё идеально и дорого. Такой на нём сегодня был наряд. Другие – кстати, ничем не хуже. Прибавить ко всему этому: «острижен по последней моде» и высшая степень (по Пузырёвской шкале измерения) вымытости его чёрных с редкой благородной проседью волос – всегда.

Надо уточнить, что произнесённое вслух и при всех – даже с высокой должностью – сотрудниках прозвище шефа, никого ничуть не смутило. Герман не был в этом плане ни смелым героем, ни беспардонным хамом, ни тем более – тупым идиотом. «Васильковые» конторские в кругу своём открыто называли меж собой своего директора Пузырём. Подобная кажущаяся беспардонность в действительности и была только кажущейся, и нисколько – продиктованной неуважением к своему самому главному начальнику. Как любящая мать в порыве особой нежности называет своё дитя «бестолочью» или «горем несусветным», так – и конторщики. С тем же самым любовно-уважительным оттенком произносилась ими, вроде как, однозначно унизительная кличка Антона Павловича. Вот именно – вроде как … Любили и уважали все Палыча. Не смотря на все его временные тараканьи заскоки. А у кого их них? Бросьте в такого ботинком, пусть не врёт. В «Валошках», по крайней мере в руководяще-офисной их части, был удивительный, взаимодоверительный, крайне редко встречающийся для таких структур, микроклимат. Здесь никто никого не подсиживал, не стучал и не старался сожрать слабого и «больного». Заслуга в этом была как раз именно Пузыря. Он, как бывший преподаватель, причём по призванию, учил, наставлял и чувствовал каждого сотрудника, кто чего стоил и кем именно тот являлся на самом деле. Ну может быть и не настолько хорошо он «читал» каждого человека, или этот талант в нём вырабатывался годами, раз уж он не рассмотрел как следует в своё время в двух самых своих близких людях на тот момент предателей. Но факт остаётся фактом – коллектив он сколотил хороший – и работали отлично, и сами по себе были люди не с чересчур большим количеством внутреннего «говна». И вот сейчас, даже те претензии и недовольства, уже высказанные травмированному главбуху, вроде как, без всякого пиетета, скрывали за собой лишь дружескую иронию. А высказаться и пожурить уже успели все. Ну разве что лишь Зине было не совсем до смеха.

– Но почему именно я? – недоумённо, вскинув вверх руки и напустив на себя тень крайней обиды и неприятия, театрально воскликнула как раз именно она. «Пасхальный агнец» был против, протестовал и уже был готов всех забодать, – Мне даже рот не дали открыть! Вы же все поддакнули и зааплодировали как умалишённые, когда кто-то, – Зинин укоризненный взгляд направился в сторону Веры Павловны, – пообещал такую несусветную дичь и выдвинул именно почему-то меня на роль Шекспира. Моё имя Зинаида, а не .., ну как его. Не помню, блин.

– Вильгельм, – подсказал Лёшка, запамятовавшей имя английского классика, Зине. Она внимательно посмотрела подсказчику в глаза и по его хитрому взгляду определила явный подвох.

– Ещё раз дурак! – снова брезгливо отмахнулась Зина от назойливой «пчелы». Лёшка не моргнул и глазом. Он сворачивал очередную ароматную сигаретку. Подкалывать и курить он любил. Любил он и Зину. До сих пор. Хоть и перестал давно уже проявлять к ней заметные признаки своей сердечной симпатии. Прагматичный и холодный разум программиста давно уже, тщательно проанализировав все исходные точки, прямые и косвенные причины расставания, просчитал все возможные варианты дальнейшего развития. Внутричерепное «железо» выдало единственное: «Game over». «Ну, окончена, так окончена» – констатировал для себя Лёшка, но окончательно нажать на «delete» в отношении своей бывшей подруги и сожительницы так и не решился. Два года уже как они были врозь. Вместе рождённые в пятую годовщину развала СССР и учившиеся в одной и той же Московской школе. Вместе успешно окончившие политех и почти четыре года делящие на двоих узенький диванчик в съёмной однокомнатной крохотульке на Чертановской. Вместе их и «подобрал» Пузырь три года назад, как молодых специалистов для «обновления конторской крови». Всё бы и дальше наверняка так и было – через «вместе», но потом появился Володя. Или, как часто бывает в таких случаях, новый человек был лишь одной из причин разбега двух влюблённых. В другой раз – раньше – Зина бы не задержала особого внимания на ком-то ещё, но «другой раз» не этот. Звёзды так сошлись, гормоны бурно разыгрались, погода подчеркнула настроение, или же наоборот, установилась в противовес ему, накопились мелкие раздражения друг другом и взаимные претензии, пресловутый быт, вконец опостылевшая привычка обязательно быть вдвоём, «а была ли любовь?» … Да мало ли ещё этих чёртовых чёрных