кошек на пути двоих. Перебежали, намутили, всё перевернули. У Зины тайный роман с личным водителем Пузыря – женатым Володей. Тайный на столько, что все о нём знали в конторе. У Лёшки другая, делящая с ним одно ложе, на этот раз широкое, в своей просторной студии на Баррикадной. В сухом остатке – ничего от прошлого. Но отдать должное обоим – ни злобы, ни обид, ни желания подгадить в отместку (совсем по-«васильковски»). Разве что лёгкое, как проходящий зуд от вчерашнего крапивного ожога, огорчение и всё-таки, по причине подвешенного сердечного состояния обоих, не поставленная жирная точка. Но так вышло. C'est La Vie,бля!

– А мне братика задумка нравится. Весёлая, – донеслось с кресла-трона.

– Обхохочешься, Ефимыч. Ха-ха-ха, – Готовься учить роль Лешего или – второго трухлявого пня у тропинки справа, – сострил, сквозь оконную щель выпускающий в Москву датский дымок, Лёшка.

– О как! Выходит, у нас сказошное направление выбрано? Тогда чур я – Цветочек Аленькай, – на этот раз звуки голоса слетели с пухлых девичьих губ из-под жёлтой жемчужины. Люба попыталась скопировать старорусский говор. Как в большинстве случаев бывает у коренных москвичей, вышло это коряво и карикатурно, – «Тувалет из хрусталю» пожалуйте мене. Я – персонаж положительный, красивый и, что самое важное, совершенно немой. Прошу меня любить, лелеять и поливать вовремя тёплой водичкой – желательно «Evian».

– Ничего мы пока не выбрали, гибискусовая ты наша. Но уже кишечником чую, что это будет ужасная комедия с очень трагической развязкой, – отсёк Любашино пожелание Юра.

– Лучше наоборот – в начале малость всплакнуть, а в конце поржать как следует, – возразил Жека. Вся товароведческая троица высказалась.

– Ну и что мы по итогу знаем о пьесах? – послышалось из бухгалтерского угла. Снова не вполне разборчиво. Вера Анатольевна дожёвывала второй колбасный бутерброд.

– Собираетесь это обсуждать? Вы – серьёзно?! – воскликнула Зина, протестуя, – Мне – писать, а вам – играть? Я не хочу поддерживать этот цирк. Сразу говорю, что я – пас. Свободу попугаю!

– Скорее – не цирк, а театр. И играть – не «вам», а – нам. Всем. У тебя, Зиночка, двойная нагрузка. Так что и для себя тоже роль выискивай, Тарантина ты наша – съёрничал Лёшка, – Такой был договор.

– В них акты есть, – снова – кресло-трон и все туда вопросительно обернулись, – Ну – в пьесах, я имею в виду. Два или три.

– Половые? – Лёшка снова сострил.

– Ооо, какие культурные познания, Ефимыч! – зааплодировал Герман, – А ещё во время антракта, между этими самыми актами, все какаву пьют в буфете с булочками. Теперь, Зинуля, тебе намного проще будет. Ну – и нам, конечно.

– Куда уж нам – три? Хоть бы одну мезансцену поставить, – теперь слова Юры всех заставили обернуться в его сторону.

– А я ещё «водевиль» слово знаю, – Жека даже указательный палец вверх важно поднял, чтобы все восхитились его умелым балансированием на голове картонного сундучка из-под корейской лапши.

– Да, как я погляжу, «васильковые», вы все здесь – театралы. Вот и флаг вам в руки, – подытожила Зина и добавила, как лишний груз с себя стряхнула, – И – перо.

– Так-то всё так. Только слово своё нельзя нарушать. У нас так не принято, – произнёс Герман, руками показав знаменитый жест «стоп» Чёрной пантеры из «Мстителей» и продублировал уже на английском, – We don,t do that here.

– А я его не давала, слово ваше. Не моё оно, – не сдавалась Зина.

В ответ Герман пальцем указал на мотивационный постер, висящий рядышком с многоцветным римским философом. Чёрным по белому на нём было крупно напечатано: «ТАЛАНТ выигрывает игры, но КОМАНДА выигрывает чемпионаты», – Мы все постараемся выиграть этот «мундиаль», раз уж влезли, но талант и особенная смелость, надо это признать, есть только у тебя, Зиночка.

– Бес меня дёрнул положить тогда в сумочку мой дневник, – легонько стукнула себя по лбу Зина и широко вытаращив глаза в сторону Германа, укоризненно произнесла, – И у смелости моей другая составляющая. Вот уж правильно, Германчик – особенная.

Все помнят, потому как были очень удивлены тогда, как на прошлом предновогоднем корпоративе скромная и тихая до того Зиночка, надев на лицо маскарадную маску БДСМ-мной кошки, ловко запрыгнула на стол и, стоя на нём, громогласно декларировала свой студенческий скабрезный стишок про мартовского кота, вычитывая его из потёртой тетради в клеточку.

У подъезда кот Мартын -

Чёрно-белой кошки сын

Двух друзей собрал на сходку,

Чтоб озвучить им наводку :

Вам, ребята, невдомёк -

В голове у вас пенёк

Март запудрил вам мозги

Вы сейчас себе враги.

Рыже-белому коту

Он сказал начистоту :

Доведёт тебя до ручки

Мутное коварство сучки.

Да и ты, Василий Рыжий

Стал давно хвостом бестыжей

Мурки, чёрт её дери!

Не коты, а – дикари.

На себя вы посмотрите

Оба вы как-будто спите

Исхудали: кожа, кости

Издыхаете от злости.

Не поделите вы Мурку

Ох, поедите вы в дурку!

Каждый день как псы дерётесь

Всё никак не разберётесь

Под хвостом чьё место то,

Что давно как решето.

Мурку знают все дворы

Поддавала там "жары".

Ну а вы, учуяв март,

Без мозгов ушли на старт

Кошке драной покорились

В шкуру вшивую вцепились.

Мыши, крысы – все смеются

В спины вам уже плюются :

Обезумели коты

Стали Муркины шуты.

Долго их журил Мартын -

Чёрно-белой кошки сын.

И на вечер строил планы…

К Мурке он убрал преграды

Перед этим она ненадолго в тайне запиралась с Германом в коридорном туалете. «Не ссы, Зинка, приземление будет скорым, поверь. Это – совсем коротенькая дорожка. Тяни». Она и поверила. Потом были её стихи про любовь – про несчастную, конечно. Финалом этому неожиданному представлению была продолжительная Зинина истерика с крокодильими слезами. Еле тогда все успокоили её. Стриптиза на столе так и не дождались. Вот и – «скорое приземление».

– Ну вы сравнили! Слова рифмовать, да к тому очень фигово и пьесы писать. Я ни черта в них не смыслю. Что это такое вообще? Когда я в последний раз в театре была? В пятом классе … Когда вместе со всеми требовала у электрической гирлянды: «Раз, два, три – ёлочка гори!». Может вам ещё в стихах пьесу набросать? Хотите?

– Ну вот и предложения