он очень осторожен в отношении людей, но о Уилле он болтает без умолку с того момента, как она уехала. Бедный ребенок так истосковался по женскому теплу, что достаточно залезть вместе с ним на дерево, и этот человек сразу же будет вознесен на пьедестал.

Он резко тормозит прямо перед ней:

– Я так рад, что ты приехала.

Уилла смеется, красиво и сексуально, с едва заметной хрипотцой, будто она курит или типа того. И теперь мне интересно, курит ли она. Я не спрашивал.

Она приседает перед Люком и ерошит его мягкие волосы:

– Я так рада. У нас будет самое лучшее лето.

– Чем займемся? – У него блестят глаза, а волнение переливается через край.

– Всем, – отвечает она, описав рукой широкую дугу. – Вообще всем, чем можно.

Мои брови непроизвольно хмурятся. Я хочу, чтобы Люку было весело, но не слишком.

Она явно считывает выражение на моем лице, это видно по тому, как весело сверкают ее глаза.

– Будем прыгать со скал. Скакать на быках. Я даже научу тебя стрелять из ружья по пивным бутылкам.

Я поджимаю губы и неодобрительно качаю головой, уже предвидя, как мое безмятежное лето во весь опор несется под откос.

Она меня доконает.

Люк морщится:

– Пиво – гадость.

Она снова смеется:

– Умный ответ, малыш. Я просто пошутила. Но у меня для тебя есть много занимательных идей. Поможешь мне занести чемодан в дом?

– Конечно! – восклицает сладким голоском мой сын и в тот же момент, без раздумий, берет Уиллу за руку.

Я издаю стон и спускаюсь по лестнице, быстро преодолевая расстояние до задней части ее джипа, чтобы опередить их. Подняв руку, я показываю, чтобы они остановились, и хмуро говорю:

– Сумки я возьму на себя.

– Очень по-рыцарски. Спасибо, мистер Итон.

Я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Мистер Итон.

Теперь я чувствую себя старым извращенцем.

Или своим отцом. Что, вероятно, одно и то же.

Но я не поправляю ее, потому что моему внутреннему старому извращенцу это нравится. Вместо этого я открываю багажник и беру ее массивный чемодан.

– Я хочу показать тебе свою комнату! – говорит Люк, с виду похожий на белку с орехом, которая не знает, куда его спрятать.

Честно говоря, выглядит это очень мило.

Я вытаскиваю чемодан как раз вовремя, чтобы увидеть, как они, держась за руки, подходят к моему дому, и что-то заставляет меня остановиться и посмотреть на них. Я наблюдаю, не в силах отвести взгляд. Много кто заходил в эту дверь.

Но на этот раз все ощущается совершенно иначе.

* * *

– Люк должен быть в постели не позднее восьми вечера.

Уилла кивает, ее лицо совершенно серьезно, но я почти уверен, что где-то в глубине души она все равно смеется надо мной.

– Хорошо.

Мы сидим друг напротив друга за белым овальным столом в моей гостиной, лицом к лицу, поздним вечером, после того, как Люка уложили спать. Руки Уиллы лежат одна на другой, а я снова украдкой пытаюсь высмотреть ее кожу сквозь прореху на футболке.

– И никакого сладкого после ужина.

Уилла возмущенно смотрит широко распахнутыми глазами:

– Даже десерт нельзя?

Она произносит это так, словно я люблю пинать щенков или что-то в таком же духе.

– По будням – нет.

– А ты правишь железной рукой, папаша Итон.

Я резко вздыхаю, а мои щеки напрягаются от отвращения.

– Так мы зовем моего отца.

С ее губ срывается тихий вздох, и я замечаю, что ее нижняя губа полнее верхней.

– Тогда пусть будет «папочка Кейд».

Не знаю, чем я заслужил эту пытку, но, должно быть, я сделал что-то ужасное. Я склонен думать, что живу честно и достойно, но все равно на мою долю выпадают одна душевная боль за другой, одно испытание за другим. Вроде как Вселенная могла бы дать мне небольшую передышку.

Вместо этого она дала мне Уиллу, мать ее, Грант.

– Нет, не будет.

Она ухмыляется и с вызовом наклоняет голову.

– Ты должна присылать мне сообщения в течение дня, чтобы я не волновался. И держать меня в курсе всего, что вы делаете.

– Учителей в школе ты тоже об этом просишь?

Откидываясь назад, я оглядываю ее с ног до головы. В этот миг я чувствую, как на моих губах неосознанно возникает ухмылка.

– Нет. Но учителям я верю. Учителя мне нравятся.

Уилла какое-то время медленно моргает, глядя на меня полупустым взглядом.

Молчание уже начинает затягиваться, когда пустота в ее взгляде сменяется чем-то, что, я уверен, больше всего похоже на вспыхивающую ярость.

Да, наверное, это было не очень умно с моей стороны, но все знают, что я не тот, кто дарит людям ощущение тепла и уюта. Каждый раз, когда я позволял себе это в прошлом, все заканчивалось тем, что я вновь и вновь терял какую-то часть себя.

И впредь я такого не допущу.

Люку нужен отец, который будет рядом и сохранит способность испытывать радость, а значит, больше мне нечего от себя отрывать.

– Я догадываюсь, что ты сказал это не просто так.

Я небрежно поднимаю плечо:

– Разумеется.

Она одаривает меня вымученной улыбкой, а ее взгляд вновь тускнеет, покинутый последней живой искоркой веселья и игривости.

– Ну, тогда я пойду.

Она ловко отодвигает стул, встает, а затем разворачивается на каблуках и оставляет меня в одиночестве сидеть за столом и пялиться на ее идеальный зад.

– Уилла. – Она ставит свой стакан с водой в раковину, не обращая на меня внимания. – Уилла.

Она игнорирует меня и направляется по коридору к гостевой спальне, где Люк радостно помогал ей обустроиться пару часов назад. Я слышал, как они болтали. Он спрашивал ее о лошади. О ее гитаре. О том, какая у нее любимая разновидность змей. Как будто это обычный вопрос для знакомства.

Если бы я не боялся разбудить Люка и расстроить его, то повысил бы голос прямо сейчас, но я вынужден кричать шепотом:

– Уилла. – Вот только она ни хрена не слушает.

С рычанием я встаю и иду за ней. Мимо комнаты Люка, прямо к двери ее спальни, расположенной в длинном коридоре, в конце которого – моя спальня.

– Уилла. – Я хватаюсь за дверь до того, как девушка успевает тихо закрыть ее. Очевидно, она старается не разбудить моего сына, и я ценю это – ему не обязательно участвовать в этом разговоре.

Я стою на деревянном полу в коридоре, а она – на ковре в спальне. Медная полоска порога блестит на полу между нами, словно линия на песке между двумя противниками.

Мы противники: я и она.

– Что ты