том, что не кто-то, а мать – ни больше, ни меньше – даже не навещает такого ребенка. Спасибо Вселенной, что дала мне охрененных родителей. Таких, которые дошли бы до меня босыми по стеклу. Как я хотела бы сама стать такой матерью. Неистовой. Бесстрашной.

Пытаясь успокоиться, я глубоко дышу носом и напоминаю себе, что это не мое дело. Что я не знаю всей истории. Возможно, у ситуации с его мамой есть веская причина. Но у него такой милый голос и такая маленькая пухлая ручка, а еще я из-за него чуть не лопаюсь от смеха с того момента, когда он заявил, что его папа носит боксеры, а не трусики.

Не сказала бы, что люблю детей, уж точно не в слащаво-сентиментальном духе. Слишком уж мало времени я провела с детьми, чтобы точно определиться, люблю я их или нет. Обычно я просто разговариваю с ними как с маленькими взрослыми. Но после многих лет работы барменом я узнала людей. И, сколько бы Люку ни было лет, он – классный человек.

Пожав друг другу руки, мы отодвигаем завесу ветвей и видим расположившихся на красных стульях Ретта с Кейдом.

Их невербальную схожесть невозможно не заметить. Вот только если Ретт – сплошная улыбка, Кейд – сплошная угрюмость.

Мощные руки, широкая грудь и нахмуренные брови. Грязные сапоги. Мускулистые бедра. Живое воплощение ковбойского порно в хмуром виде.

– Папа! – кричит Люк, бросаясь на террасу. – Ты видел меня? А Уиллу? Она так высоко забралась. Я хочу научиться так же. Дядя Ретт, а ты как высоко можешь забраться?

– Давай, пожалуй, не будем подначивать нашего дядю-сорвиголову? – бормочет Кейд, но смотрит при этом не на сына. Нет, его взгляд впивается в меня.

Ретт встает рядом со мной:

– Не знаю, приятель. Почему бы нам не пойти и не проверить?

Люк аж подпрыгивает от радости:

– Правда?

– Конечно, малыш. – Люк разворачивается и мчится назад к дереву, а Ретт отставляет банку пива и босиком ступает по террасе:

– Пойдем! Надо дать трусиковому мужику поболтать с Уиллой.

– Господи Иисусе. Они и тебе уже успели рассказать? – ворчит Кейд, и грудь Ретта вздымается от хохота.

Кейд переводит взгляд на меня, а я в этот момент прикусываю нижнюю губу, чтобы не улыбнуться, и подхожу к нему. Его взгляд опускается, и он будто не может оторвать глаз от моего рта.

Я до боли сжимаю зубы и отвожу глаза. Еще несколько шагов и я сажусь на кресло рядом с Кейдом.

– По правде говоря, от тебя я не в восторге, – начинаю я, хоть и почти уверена, что этому человеку наплевать на то, что я о нем думаю, – но твой сын – замечательный.

Я смотрю на него краем глаза и не могу сдержать улыбку под его хмурым взглядом.

– Спасибо, – наконец бурчит он, явно раздраженный, но не настолько, чтобы грубить сразу после комплимента. Не нужно быть особого ума, чтобы понять: больше всего на свете Кейд Итон любит своего сына.

И то, как мгновенно у нас с Люком возник контакт, кажется, прибавляет мне очков или что-то в этом роде.

Я опускаю подбородок, все еще наблюдая за Реттом и Люком через двор. Не хочу слишком долго задерживать взгляд на Кейде Итоне. От его грубого вида я могу ненароком рассмеяться или продолжить пялиться на него дольше, чем приемлемо. Потому что, глядя на него, разве что мертвая не наслаждалась бы видом.

Он окружен странной угрожающей аурой. Как злой, но горячий учитель.

– На лето у меня работы нет, – небрежно бросаю я, подмечая, как вздуваются вены на его руке, когда он крепче сжимает банку пива. – Мой выставочный конь восстанавливается после травмы, и ему нужен перерыв на несколько месяцев. Моя лучшая в мире подруга влюбилась в самоуверенного ковбоя и переехала. Мой брат практически в одночасье прославился и стал абсолютным трудоголиком. А мои родители на пенсии и колесят по всему миру.

Я снова бросаю взгляд на мрачного, грозного мужчину рядом со мной. Даже сидя, он выглядит высоким. Лишь одна его темная бровь поднимается, пока он слушает меня, но выражение лица при этом остается бесстрастным. Размеренный диалог постепенно превращается в неловкое молчание. А я ненавижу неловкое молчание.

Я вскидываю руку, словно пытаясь ему что-то показать.

– Итак, я свободна.

Он просто сверлит меня взглядом.

– Если нужна няня, я могу с этим помочь.

Он все смотрит, и я уже просто не могу не закатить глаза.

– Да боже правый. Ты что, умрешь, если улыбнешься? Или скажешь что-нибудь вежливое? Что случилось с тем мистером-учтивостью, который был в кофейне?

– Ты будешь беречь его? – Его голос – сплошной гравий, а глаза как лазеры, отслеживающие, на что я способна. И если бы он не был таким брюзжащим засранцем, весь этот вайб суперзаботливого отца мне бы очень понравился.

Я киваю:

– Без сомнений.

Его взгляд, полный вопросов, но лишенный теплоты, блуждает по моему лицу, словно ища чего-то.

– Научишь его вязать?

Я морщу нос.

– Это… это типа требование? Могу я отдать эту задачу на аутсорс? Я не очень-то люблю вязать.

Могу поклясться, я вижу, как дергается его щека.

– Чем вы с ним будете заниматься?

Я фыркаю и откидываюсь в кресле:

– Знаешь, вариантов множество. Я никогда не скучаю. Он уже умеет ездить верхом? Могу давать ему уроки верховой езды. А могу показать ему свою гитару. Ему нравится музыка? Я вот люблю музыку. А посиделки с другими детьми? А готовка? О-о-о! Я люблю печь. Как насчет садоводства? Уверена, здесь можно вырастить потрясающие овощи.

Все, что я получаю в ответ, – лишь легкий кивок.

– Ты будешь регулярно слать мне текстовые отчеты. Я ухожу рано утром, но стараюсь возвращаться домой тоже достаточно рано, чтобы проводить с ним время по вечерам. Я сделаю все возможное, чтобы у тебя бывали выходные. Я понимаю, что ты молодая и, вероятно, хотела бы поддерживать какую-то социальную жизнь.

С усмешкой я пожимаю плечами. Я начала работать барменом, когда мне исполнилось восемнадцать. Семь лет спустя у меня практически отпала тяга к гулянкам и веселью.

Взвесьте мне на тысячу пьяный бранч с подругой и еще, пожалуйста, одну грязную книжку в постель к восьми часам вечера.

– Да не особо.

Кейд оглядывает задний двор. Из-за большой ивы доносится смех.

– Ладно.

Я выпрямляюсь:

– Ладно?

Он единожды кивает, подтверждая.

– Как насчет: «Уилла, не могла бы ты помочь мне этим летом, я буду тебе очень благодарен?»

Он закатывает глаза, словно я вконец его достала. Уверена, так оно и есть. Возможно, я даже немного специально подливаю масло в огонь.