должна была состояться тем вечером в Бруклине. Утром он сочинил для собрания клуба стихотворение «Год долой» – еще один довольно удачный пример vers de société, так называемых альбомных стихов. В нем он размышляет, где можно провести отпуск длиной в год: «Посмотрю, сколько стоит паром по Нилу / И билет на автобус до Мекки», «Проеду через весь Тибет, / Чтоб поболтать с далай-ламой», однако в конце приходит к ожидаемому выводу, что после такой воображаемой подготовки ехать на самом деле никуда не надо!

Когда Соня уехала, а дел, связанных с любительской журналистикой, больше не предвиделось, Лавкрафт решил наконец-то всерьез вернуться к творчеству. В самом начале августа он за два дня написал рассказ «Кошмар в Ред-Хуке», о котором поведал в письме к Лонгу (тот уехал на отдых): «…в нем повествуется о страшных оккультных практиках среди шумных молодых бродяг, и лежащая в основе всего этого тайна произвела на меня сильное впечатление. Рассказ получился длинным, и немного путаным, и, как мне кажется, не очень хорошим, зато это своего рода попытка извлечь ужас из атмосферы, которой обычно присущи лишь грубость и банальность»56. Лавкрафт, к сожалению, дал верную оценку своему произведению, ведь это действительно один из самых неудачных его рассказов большого объема.

Ред-Хук – это небольшой полуостров в Бруклине примерно в трех километрах к юго-западу от Боро-Холл, выдающийся в сторону Губернаторского острова. От дома номер 169 на Клинтон-стрит туда легко можно было дойти пешком, и восьмого марта, когда Лавкрафт гулял по полуострову с Кляйнером, в его дневнике появилась лаконичная запись «Ред-Хук». Этот район трущоб до сих пор остается одним из самых гнетущих во всем Нью-Йорке. В рассказе Лавкрафт описывает его довольно точно, хотя и с ноткой предвзятости:

«Ред-Хук – это лабиринт разнородной нищеты неподалеку от старого порта, напротив Губернаторского острова. Рядом убогие дороги, берущие начало от пристаней, взбегают вверх по холму и в конце концов перетекают в обветшалые улицы Клинтон и Корт-стрит, которые ведут к Боро-Холл. Почти все дома здесь кирпичные, построенные еще в первой четверти или середине девятнадцатого века, а некоторые особенно мрачные проулки все еще хранят притягательную атмосферу, которую в литературе принято называть „диккенсовской“».

Лавкрафт, правда, немного приукрашивает район, поскольку сейчас там точно нет никаких «притягательных» проулков. Впрочем, интересует его не только материальный упадок: «Жильцы представляют собой безнадежно запутанный клубок из сирийцев, испанцев, итальянцев и негров, вторгающихся на территорию друг друга, с некоторой примесью скандинавов и американцев. Это нагромождение шума и грязи со странными воплями, раздающимися в ответ на плеск маслянистых волн у мрачных пристаней и жуткий протяжный вой портовых свистков». В этом и заключается вся суть рассказа, ведь «Кошмар в Ред-Хуке» – не что иное как крик ярости и ненависти в адрес «иностранцев», отобравших Нью-Йорк у белых людей, которым он якобы принадлежал. Упоминание сирийцев, возможно, связано с одним из соседей Лавкрафта по Клинтон-стрит, 169, от странной музыки которого Говарду снились причудливые сны. Два года спустя он так описывал соседа: «однажды рядом со мной жил сириец, извлекавший жуткие и заунывные звуки из какой-то необычной волынки – от этой музыки мне снились всякие невероятные мерзкие существа из усыпальниц под Багдадом и бесконечные коридоры Эблиса под проклятыми луной руинами Истахра»57. Как ни странно, такое стимулирующее воздействие на воображение пришлось Лавкрафту не по душе.

В мемуарах Соня утверждает, что ей известно, как зародилась идея рассказа: «В тот вечер он ужинал где-то в Коламбиа-Хайтс – по-моему, вместе с Мортоном, Сэмом Лавмэном и Рейнхардом Кляйнером, когда в ресторан зашли несколько грубых и буйных мужчин. Его так сильно разозлило их хамское поведение, что на основе той ситуации он и придумал „Кошмар в Ред-Хуке“»58. Быть может, Лавкрафт упоминал об этом в письме к супруге, однако я сомневаюсь, что к написанию этой истории его подтолкнул всего лишь один конкретный случай – скорее, то было общее угнетенное впечатление после полутора лет жизни в Нью-Йорке, полной нищеты и тщетности.

Сюжет «Кошмара в Ред-Хуке» довольно прост и представлен в виде обычного конфликта добра и зла между Томасом Малоуном, детективом ирландского происхождения, работающим в полицейском участке Боро-Холл, и Робертом Сайдемом, богачом из древнего голландского рода, на котором и сосредоточен весь ужас в рассказе. Поначалу Сайдем привлекает внимание тем, что «слоняется по Боро-Холл и заводит беседы со смуглыми незнакомцами опасного вида». Позже он осознает, что свою подпольную деятельность необходимо скрыть за фасадом пристойности, в связи с чем решает исправиться, перестает возиться с чужаками, чтобы родственники не признали его недееспособным, и, наконец, удачно женится на Корнелии Герритсен, «молодой женщине превосходного положения». Новость об их свадьбе занимает «целую страницу в журнале, посвященном представителям высшего общества». Во всем этом просматривается едкая сатира (непреднамеренная со стороны Лавкрафта) по поводу бессмысленности классового разделения. После церемонии гости отправляются отмечать свадьбу на борту парохода на пирсе Кунард, однако, ко всеобщему ужасу, молодоженов находят убитыми и полностью обескровленными. Представители властей следуют указаниям на листке бумаги, подписанном Сайдемом, и бездумно передают его тело подозрительной группе людей во главе с «арабом с отвратительным негритянским ртом».

Далее рассказ приобретает еще больший оттенок бульварного чтива, и мы оказываемся в подвале полуразрушенной церкви, который переделали в танцевальный зал, где отвратительного вида существа проводят страшные ритуалы в честь Лилит. Чудесным образом возрожденный Сайдем не хочет, чтобы его отдавали в жертву Лилит, и переворачивает пьедестал, на котором она лежала (в результате труп «всей своей мерзкой массой расплескивается по полу, точно разложившаяся медуза»). На этом все ужасы почему-то заканчиваются. Все это время детектив Малоун просто наблюдал за происходящим с удобной позиции, однако увиденное настолько травмировало его психику, что он еще долго восстанавливался в небольшой деревушке в Род-Айленде.

Этот рассказ поразителен не только банальным изображением сверхъестественного, но и тем, что написан он откровенно плохо. Здесь пылкие речи, безобидные и уместные в других историях, звучат вымученно и чересчур напыщенно: «Сюда проник вселенский грех и, растравленный нечестивыми обрядами, вызвал ухмыляющийся марш смерти, который был готов сгноить нас всех и превратить в таких страшных уродцев, которых не примет и могила. Сатана устроил здесь свой вавилонский двор, и прокаженные конечности фосфоресцирующей Лилит омывались в крови невинного детства». Интересно, чем бы Лавкрафт, будучи атеистом, мог объяснить упоминание «вселенского греха» и присутствие Сатаны? Основная мысль данного отрывка, как и всего рассказа в целом, заключается в ужасе перед заполонившими страну иностранцами, которые непонятно каким образом все сильнее вытесняют крепких