– Разумеется, нет. Она просто смешна.

* * *

В квартиру, где жил Джонатан, Лупе пришла с покупками, пакетами репродукций и почтой. Постепенно устанавливался определенный порядок. Теперь Джонатан оставлял дверь открытой, поэтому Лупе уже не нужно было стучать.

– Не знаю, по карману ли мне твои услуги, – сказал Джонатан, в очередной раз составляя для нее список продуктов, которые нужно было купить.

– Вообще я беру недорого. И потом, я ведь могу делать что угодно: и убираться, и покупать продукты. И если захотите, могу еще и готовить…

– Спасибо, нет. Это все, что нужно. Не хватало мне еще обвинений в эксплуатации детского труда и нарушении законов.

– Я не ребенок.

Джонатан повернул голову в ее сторону.

– Разумеется, нет. Одиннадцать лет – это уже старость. Ты хоть представляешь себе, сколько мне лет?

– Пятьдесят пять.

– А ты откуда знаешь? – спросил удивленный Джонатан.

– Я про вас читала, в Гугле.

– Ах, так. И что еще тебе удалось выяснить?

– Да много чего. Что вы важный человек. Художник. Что вам не повезло. Что вы ослепли.

– Это я когда-то был известным художником.

– А это ничего не меняет, – сказала Лупе. – И потом вы снова начнете писать.

Джонатан издал недоверчивый смешок, наподобие собачьего лая:

– И как же у меня это получится? На случай, если ты не заметила, я живу в мире темноты.

...

В дверь постучали, она распахнулась, на пороге стояла бабушка.

– Лупе, ты нам с дедушкой нужна.

Лупе направилась к двери.

– Прощайте, мистер Джонатан. До завтра!

...

* * *

У квартиры четы Салдана с жилищем Джонатана не было ничего общего. В воздухе витал запах, трудно поддающийся определению. По мнению Лупе, это было сочетание запаха пропитанной нафталином одежды, плавленого сыра и терпкого аромата ландышей. Ими пахнул бабушкин тальк, которым она пользовалась после того, как примет ванну.

На стене в гостиной висела одна-единственная картина – большая репродукция распятого на кресте Христа с кровоточащими ранами. Ее привезли из Мексики, как Лупе однажды сказали. Комната Лупе вообще-то больше была похожа на стенной шкаф – маленькая кровать зажата в самом углу, накрыта покрывалом ручной работы. Когда она вставала с постели, то выходила сразу в холл. У нее не было иного выбора. Старая комната ее родителей была такой же тесной, и в ней сразу же устроили кладовку: там уже сложили пылесос, старые чемоданы и медицинское оборудование.

Лупе помогала бабушке менять громоздкий кислородный баллон, который ее дедушка носил на груди. Он сидел в кресле-коляске, закрыв глаза, изможденное лицо было землистого цвета.

– Дайка я, – сказала Лупе, когда бабушка пыталась вставить трубки-респираторы обратно ему в нос. – Вот так, дедушка. Теперь тебе будет легче дышать. Вдохни поглубже! – сказала Лупе.

– Gracias [8] , дорогая, – ответил он тихим голосом изнуренного больного. Когда он несколько раз глубоко вдохнул через респираторы, то ему явно полегчало.

Лупе наклонилась и поцеловала его.

– Я тебя люблю, дедуля! Ты же знаешь! Лупе тебя очень любит.

По его сморщенному, как пергамент, лицу медленно катились слезы.

– Не плачь. Нет причин плакать!

...

Лупе улыбнулась.

– А я слышала другое. Мама рассказывала, что весь первый год жизни я плакала, не переставая.

– Ты все равно мой ангелочек! – сказал дедушка.

Бабушка окликнула ее из кухни:

– Лупе, почему бы тебе не отнести что-нибудь на обед мистеру Джонатану? Судя по запаху, не похоже, чтобы у него дома вообще готовили!

– А он никогда и не готовит. Не знаю, как он умудрился не умереть!

* * *

Лупе принесла запеканку в алюминиевой фольге и поставила на стол.

Джонатан принюхался:

– А это что такое?

– Ваш обед. Мы приготовили это у нас на кухне. Я заметила, что вы мало едите. Испанские блюда очень вкусные, и в них много белка.

– Правда? Так вот чем, оказывается, все время пахнет из вашей квартиры! Вкусными белками? А что там, собственно говоря?

– Карнитас [9] , свинина, тушенная в собственном соку, цыпленок с соусом моле из мексиканского шоколада, чили и пряностей. И небольшая порция севиче [10] .

Джонатан поморщился:

– Я собирался поесть немного крекеров с сыром, спасибо!

Лупе ничего не ответила, но ее молчаливое разочарование было красноречивее всяких слов.

– Может, я попробую это позже, – сказал Джонатан. – Просто сейчас я не голоден.

– Вы просто выбросите это на помойку, – сказала Лупе, разворачивая фольгу; достала тарелку и поставила ее перед ним.

– Удачная мысль!

– Я думала, что вы опытный путешественник, который пробовал кушанья по всему миру.

– Когда-то так и было.

Джонатан взял тарелку, очень аккуратно насадил кусочек карнитас на вилку, словно это была отрава. Откусил кусочек, медленно прожевал, откусил еще раз.

– Ты сказала, это утка?

– Нет, свинина в собственном жире.

– В собственном жире… Что ты собираешься сделать, устроить мне тромбоз? Это еще сильнее усугубит мое состояние.

– Дедушка все время это ест. И только посмотрите, как выглядит!

– Вот именно. Это я и имел в виду!

– Но ему ведь семьдесят один год! – в негодовании воскликнула Лупе.

– Неужели?! Ну, это впечатляет!

Он облизал пальцы.

– Неплохо!

– Попробуйте севиче!

– Не люблю ничего сырого.

– Но это другое. Это действительно вкусно.

– Ладно, съем кусочек! – Он откусил крошечный кусок. – Приправы вкусные, – сказал он, не переставая жевать. – Хотя вполне возможно, что всю неделю меня будет мутить.

Больше не говоря ни слова, он принялся за цыпленка с соусом моле.