Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В местах, подобных этому, так делать не принято.
– Ну а у меня принято!
– Так тебе понравилась еда? Ты так ничего и не сказала.
– Джонатан, это пища, достойная королей. Мне нравится. Но… она слишком хороша для меня.
– Нет, неверно. А то ты говоришь, как я.
– Но ведь это же правда!
– Нет, я хочу, чтобы ты сказала: «Мне нравится обед, потому что я это заслужила». Повтори!
Она улыбнулась:
– Ладно! Мне нравится обед, потому что я это заслужила.
– Ну вот и умница! С днем рождения, Лупе!
Лупе посмотрела на него и рассмеялась:
– Спасибо!
...
«Я себе нравлюсь. Я живу целиком настоящим, нахожу хорошее в каждом моменте. Я знаю, что у меня светлое, радостное и обеспеченное будущее».
На следующий день утром Лупе убиралась, а Джонатан раскладывал продукты. Они двигались так слаженно, словно давно были вместе, как супруги, которые притерлись и привыкли к обществу друг друга.
– Вместо сырных крекеров я купила пшеничные, – сказала Лупе. – Во‑первых, они были в продаже, и потом, они для вас полезнее. В них больше пищевых волокон.
– Спасибо, мамочка.
– И спагетти тоже, я купила из муки грубого помола, а не из рафинированной.
– Когда ты успела стать записным диетологом?
– У нас в школе есть занятия по диетологии! – гордо сообщила Лупе.
– Жаль, что к этому не добавили чуток географии.
Лупе продолжала вытирать пыль и закончила столом Джонатана.
– Я вам тут оставила приглашение.
– Куда?
– Сами увидите…
– Я‑то как раз и не увижу. Как мне это прочесть, по-твоему?
– Вот так, – сказала Лупе. – Просто попробуйте.
Джонатан нащупал лист толстой бумаги. Это был строительный картон, на котором Лупе аккуратно вырезала текст, чтобы каждая буква имела выпуклые, различимые контуры.
– Это ты для меня сделала?
– Да, к моему выступлению в хоре.
На мгновение выражение лица Джонатана смягчилось, но затем он снова посуровел:
– Первое: я не люблю выходить. Второе: ненавижу хоровое пение.
– Почему?
– Когда хористы поют, они похожи на рыб.
– Я думала, вам это не видно.
– Зато я это помню , ясно?! И мне не нравится, когда в конце выступления дирижеры делают такое демонстративное движение, будто молнию застегивают, вот так…
Он сложил указательный и большой пальцы и провел рукой в горизонтальном направлении.
Лупе рассмеялась:
– Ну, этого вы тоже не увидите!
– Я помню.
– Можно просто послушать, как я пою. Вам понравится.
– Я всегда могу услышать твое пение, стоит лишь выругаться. К чему платить за это и сидеть в зрительном зале?
– Вы уже давно не ругались, мистер Джонатан.
– Нечего мне об этом напоминать, ты, маленькая ду…
Лупе снова замурлыкала одну из своих песенок.
А потом достала из кладовки пылесос и включила его.
Джонатан заткнул уши.
– Иди куда-нибудь в другое место с этой штуковиной. У меня от нее голова раскалывается!
Лупе перешла в спальню. Когда она пылесосила около завешанной картины, что висела над кроватью на стене, то клочок ткани засосало в сопло пылесоса, и картина приоткрылась с одного угла настолько, что Лупе увидела – на портрете «жены» Джонатана был изображен мужчина.
Лупе остановилась. А потом ее осенило. Когда она впервые приехала в Сан-Франциско, бабушка объясняла ей, кто такие эти мужчины, похожие на Джонатана. Она сделала это после их поездки в метро, где неподалеку от них сидела пара мужчин, и тот, что помоложе, поцеловал в шею того, который был постарше.
«Любовь есть любовь, – сказала она внучке. – У некоторых людей она такая. Не нам их осуждать. Они никому не причиняют вреда».
«Но бабушка, – продолжила разговор Лупе некоторое время спустя. – Они же самые красивые!»
«Так может показаться на первый взгляд, – ответила та. – Но ты увидишь вокруг много привлекательных мужчин, самых разных. И когда-нибудь ты встретишь одного из них».
Теперь Лупе была в этом не слишком уверена.
Она рассматривала картину еще мгновение, затем вернулась в гостиную, где Джонатан сидел за столом и подписывал репродукции.
– Мистер Джонатан?
– Что?
– Только не сердитесь. Но эта картина, портрет вашей жены на стене…
Джонатан отложил репринты в сторону:
– Что насчет нее?
– В пылесос случайно засосало клочок ткани.
Некоторое время Джонатан сидел, затем поднялся и направился в спальню. Следом за ним шла Лупе. Он откинул остальную часть ткани с полотна и сел на кровать.
...
На картине был изображен молодой человек лет двадцати, в элегантном парчовом жилете; светлые волосы были зачесаны назад, обнажив благородный лоб. В одной руке у него была изысканная флейта, и рука была вскинута в жесте, как у танцующего бродяги. А на заднем фоне в тени был нарисован человек более зрелого возраста, который, слегка отвернувшись, смотрел в окно. Впечатление от картины было загадочным и побуждало к размышлениям.
Лупе села рядом с Джонатаном.
– Как его звали?
– Джордж. Я называл его Джорджи. Он был моим лучшим другом, – тихо произнес он.
Лупе кивнула:
– У него приятное лицо. Мне нравится его поза, такая изысканная и величественная.
– Скажем, у него был особый стиль.
– А у вас есть особый стиль?
Джонатан улыбнулся: