Прислушалась. Оленька уже не дышала. Я своими руками закрыла ей глаза, те глаза, что сводили с ума всех мужчин от мала до велика. Не будут они тревожить больше ничьих сердец.

Конец! У бабочки век короткий.

Я читала, что трудно определить время убийства, если тело лежало в теплой воде. Сняв с Оленьки халат, я взяла ее на руки и отнесла в ванную. Бережно положила в воду – сперва ноги, потом голову, аккуратно поддерживая ее. Намочив волосы, слегка взбила шампунь, а потом мягкой губкой надавила ей на грудь. Она слегка задергалась. Я испуганно отскочила, но Оленька затихла.

Дрожащими руками дотронулась до запястья, но не смогла уловить пульс. В запотевшем зеркале я увидела свое отражение – страшная, перекошенная.

«Возьми себя в руки! – стиснув зубы, приказала я. – Не паникуй! Нужно замести следы!»

Я вытерла носовым платком банку с шампунем, чтобы не осталось отпечатков. Прошла в комнату, нужно удостовериться, что все чисто, и никто не найдет следов моего пребывания. Фантики от конфет – в карман, свою чашку вымыла и поставила на место, баллончик протерла и положила на стол.

Должно выглядеть так, будто Оленька забыла взять свой бронхолитик в ванную.

Что еще? Бумаги, что принесла – себе в сумку.

Все? Ничего не забыла? Я еще раз оглянулась. Белый перс, не мигая, смотрел на меня янтарными глазами. Еще бы тебя задушить – уж больно ты хорош! Ощетинившись, эта тварь кинулась под диван. Жаль, но у меня нет времени его выковыривать.

Накинув пальто, перед уходом я заглянула в ванную. Оленька лежала в пене, как живая. Если б не мертвенная бледность лица, то никому бы в голову не пришло, что она мертва. Я стояла, не в силах оторвать восхищенного взгляда от творения своих рук. Я не чувствовала угрызений совести, а наоборот, в моей мертвой душе всколыхнулось что-то светлое, радостное.

Никогда еще я не испытывала ничего подобного, даже тогда, когда убила махаона. Оленька была самой красивой бабочкой, уничтоженной мной!

Тихо открыла дверь – никого. Бесшумно вышла и еще раз прислушалась. Щелкнул замок закрывшейся двери. И в этот момент до меня дошла страшная правда. Колени задрожали, стало подташнивать. Я пулей выскочила из подъезда.

Шагая по улице, я удивленно оглядывалась. Ничего не изменилось. Я убила человека, а в мире все по-прежнему. Все так же с неба ссыпалась мокрая хрень, так же мои ноги вязли в грязной снежной каше, в автобусе та же толкучка, и народ готов отдавить ноги своему ближнему за местечко получше.

Что до меня, то я словно увидела все вокруг другими глазами. Глазами человека, перешагнувшего через барьер своих комплексов и предрассудков.

Теперь впору позаботиться об алиби! Я направилась в парфюмерный магазин, где купила корректор. Только бы моя продавщица была на месте!

Повезло! Я увидела ее сразу, как вошла. Мне везет сегодня во всем, надеюсь, что так будет и дальше.

– Здравствуйте, – обратилась я к ней. Она сразу узнала меня. Еще бы – забыть такое чудовище!

– Вам подошел тот чудесный корректор? – спросила она с ангельской улыбкой.

– Вы правы, этот корректор действительно чудесный! – я передразнила аффектированную манеру продавщицы. – Он мне так понравился, что захотелось купить у вас и тот чудесный блеск! В прошлый раз произошла заминка – у меня не хватило денег.

– Да! Конечно! Пожалуйста, пройдите со мной, – пригласила она.

Мы направились к стеллажу, и я перепробовала все цвета, что предлагал Кристиан Диор. Мне хотелось как можно дольше оставаться в этом магазине, а точнее – я боялась оказаться одна в четырех стенах со своими больными воспоминаниями.

– Мы остановились на этом? – спросила меня продавщица.

– Да. Я вам признательна за помощь. Этот цвет меня устраивает, – подтвердив, я двинулась к кассе.

Потом бежала по улице и улыбалась. Мне хотелось петь. Народ удивленно оглядывался мне вслед.

Смертью Оленьки я отомстила всем! Никогда в жизни я не чувствовала себя так хорошо. Я улыбалась, но это не была улыбка в прямом смысле – гадкая, змеиная ухмылка кривила мой жабий рот.

* * *

Вы спросите меня: чем все закончилось? А ничем.

Позднее из болтовни Инги я узнала, что в милицейском протоколе было написано: «причина смерти – астматический приступ».

Тело Оленьки обнаружили на следующий день. Как я и предполагала, точное время смерти установить не удалось. Никто меня не заподозрил, в чем я и была почти уверена.

И жизнь идет своим чередом.

Дениса в моей жизни нет. Неужели навсегда? Не верю, а точнее – не хочу в это верить! И каждый день твержу: «Отдышись, мое сокровище, скоро я поманю тебя пальчиком…»

* * *

Прошло два года. Я продолжаю жить, как и жила.

Со смертью Оленьки небо не обрушилось мне на голову, и Земля еще крутится вокруг своей оси, так что придется жить с этим грехом и дальше. Куда деваться?

Проблема не в этом, а в моей страсти к Денису.

Я пыталась убить любовь, но безрезультатно. Теперь боль – моя единственная подруга.

Каждый день я писала ему письма и не отправляла.

Писала в Ворде, скользя пальцами по клавиатуре, мокрой от слез…

Писала мысленно. Писала на запотевшем кухонном окне, палкой на песке, кровью на бледном кафеле в ванной, ногтями на коже бедра.

Сколько раз я писала ему и не отсылала. Зачем письма тому, кто их не ждет?

Ждала его, забываясь и вздрагивая от каждого стука двери – это мог быть Денис. Но все тщетно – он не появится, по-видимому, никогда.

Его имя, пять букв, я повторяла как заклинание, как молитву. Болью и кровью я заклеймила себя, вырезав скальпелем на теле эти пять букв, теперь он до смерти со мной.

Каждый миг, проведенный с Денисом, зафиксирован на карте памяти в моем мозгу, я не устаю вновь и вновь прокручивать эту пленку. Он словно имплантант, что вживлен в меня навечно.

Я живу на автопилоте. Меня все сильнее затягивают зыбучие пески уныния, и солнце больше не светит, и мир погрузился в бесконечные сумерки. Мне на все омерзительно наплевать.

Лишь открывая его компьютерную программу, мне казалось, что я вхожу с ним в контакт. И сижу, как одуревшая от любви школьница, не понимая: а жила ли я до него?

Наконец-то я закончила институт, где училась заочно. Еще год назад мне это было абсолютно безразлично, но теперь все изменилось. Занятия стали моей жизнью, заполняя все свободное время. Своеобразное бегство от одиночества.

* * *

Давно не ощущала себя такой одинокой.

Все потому, что сегодня Новый год. В последние полгода при бешеном ритме жизни у меня не оставалось времени для хандры. Сейчас меня, сидящую одиноко за праздничным столом и обреченную на бездействие, охватила вселенская тоска.