— Но тетушка, ведь она еще так юна.

Их взгляды встретились.

— Все уже решено, mon cher. На днях вы получите приглашение. Надеюсь, Доминик, видеть вас почетным гостем на этой церемонии.

— Конечно, конечно… Я обязательно почту своим присутствием это знаменательное событие.

— Надеюсь, это никоим образом не нарушит ваши планы? — спросила она, заметив некоторые признаки смятения в его взгляде.

— Вовсе нет. Однако это так неожиданно…

— А теперь я вас покину, так как хотела бы успеть вернуться к полудню. С этой свадьбой столько хлопот.

Он проводил ее до кареты, сгорая от нетерпения. Как только тетушка Теофилия покинула пределы замка, молодой князь окликнул конюха и велел ему седлать коня. В мыслях он был уже в Заушье, возле юной пассии.

Примчавшись в имение Моравских, Доминик спешился и, привязав коня у дальнего конца липовой аллеи, через парк отправился к дому. Ему пришлось долго ждать, стоя в тени кустов и наблюдая из своего укрытия за домом, прежде чем Теофилия показалась на гаревой дорожке, ведущей к оранжерее.

— Боже, Доминик, что вы здесь делаете?! — воскликнула она, когда он, покинув свое убежище, нагнал ее уже у самой двери в оранжерею.

— Теофилия, нам надо поговорить. Немедленно!

— Но маман будет здесь с минуты на минуту, — испугалась она. — Вы же знаете, что я помолвлена с графом Стажинским. Нет, это невозможно!

Он схватил ее за руки и увлек за собой, в оранжереею.

— Теофилия, — продолжал Доминик, когда они оказались внутри, среди зелени, вдали от случайного взгляда. — Я приехал за вами. Будьте моей!

— Но, Доминик, — испугалась она, однако рук не отняла, — вы же женаты. Мы не можем быть вместе. Перестаньте. Прошу вас! Это грех.

— Так препятствие только в моем положении или вы меня не любите? — вскричал он, падая перед ней на колени. — Ответьте же немедленно!

— Зачем вы так говорите? Вы же знаете, что я вас люблю. Но мы должны покориться обстоятельствам, которые, как вы видите, однозначно против нас.

— Обстоятельства всегда можно изменить, будь на то наша воля.

— Ваш брак скреплен церковью, и мы можем уповать лишь на волю Господа нашего. Опомнитесь, Доминик! Мне придется стать женой графа и принять свою судьбу, какой бы она ни была. Граф хороший человек, он любит меня…

— Но он не сделает вас счастливой! — перебил он ее. — Никогда! Слышите, никогда!

Теофилия заплакала. Крупные слезы катились по ее лицу и падали на отложной кружевной воротник Доминика, расползаясь на нем темными кругами.

— Я все устрою, — твердо сказал он. — Вам надо лишь дать свое согласие. Вот увидите, мы будем счастливы. Доверьтесь же мне!

И он изложил ей свой план, который продумал по пути в Заушье. Теофилия должна была, как ни в чем не бывало, следовать с родней в имение графа Стажинского и ожидать там приезда своего любовника.

Вернувшись к себе, Доминик написал несколько писем и велел секретарю немедленно организовать их отправку адресатам. Одно из писем было адресовано в Вену, а два других в Варшаву.

«Вот кого не хватает мне сейчас, так это Юзефа Понятовско-го, — думал Доминик, глядя в камин на пляшущие языки пламе-ни. — Он бы уж точно что-нибудь придумал». Но Понятовский вместе со своим Польским легионом был далеко, и надеяться приходилось только на себя и на удачу, которая Доминику до сих пор никогда не изменяла.

Спустя пару дней, как и сказала тетушка, он получил официальное приглашение почтить своим присутствием церемонию венчания юной Теофилии Моравской и графа Стажинского в его имении. Быстро собравшись и отдав последние распоряжения своему эконому Адаму, Доминик выехал в Польшу несколько раньше, с таким расчетом, чтобы успеть заехать в Варшаву. Там его ждали неприятный разговор с епископом, через которого он намеревался хлопотать перед Ватиканом о разводе, и, возможно, встреча с Юзефом Понятовским, уже получившим его послание и спешащим в столицу из стана наполеоновских войск в Западной Пруссии.

Дорога заняла два дня. По пути он еще раз обдумал все детали предстоящего похищения и, будучи абсолютно уверенным в успешном исходе всего мероприятия, прибыл в Варшаву в прекрасном расположении духа и с твердым намерением довести начатое до конца.

Епископ принял его не сразу, подчеркнув тем самым свое неудовольствие. Письмо Доминика Радзивилла расстроило его и заставило глубоко задуматься в поисках какого-либо компромисса. Он был уверен, что сможет убедить молодого князя изменить свое первоначальное намерение и не спешить с разводом, который мог негативно сказаться на его репутации. Их встреча состоялась под сводами коллегии, где еще нестарый прелат церкви только что прочел свой доклад о новых вызовах, перед которыми оказалась католическая церковь, и, выслушав одобрительные мнения братии, теперь намеревался посвятить себя чтению и страстной молитве.

— Сын мой, — начал церковник, пытаясь разглядеть в лице Радзивилла признаки сомнения, — не думал, что мне придется выступать в роли увещевателя по столь неприятному для меня поводу. Надеюсь, мои доводы в пользу сохранения существующего status quo, смогут убедить вас отступиться от задуманного и не нарушать скрепленного святой церковью и небом союза.

Однако Доминик был готов к такому повороту событий и потому, со смирением выслушав вступление, все же настоял на своем первоначальном решении, прося епископа быть его заступником перед Святым престолом в деле о разводе с Елизаветой Мнишек. Не без труда заручившись словом молодого прелата, он, не заезжая к жене и не дождавшись Понятовского, отправился дальше, туда, где должен был, наконец, осуществиться его вероломный план.

В дороге молодой князь обычно скучал. Его деятельная натура требовала выражения. Он пробовал читать, но не продвинулся дальше первого абзаца. Ему хотелось с кем-нибудь поговорить, однако в этот раз у него не было попутчика, с которым можно было бы обсудить последние новости из европейских столиц, и он не заметил, как уснул, уронив голову на грудь. Его разбудил стук. Карета стояла. Сквозь забрызганные грязью стекла был виден беленый известью фасад корчмы с низкими оконцами, сквозь которые едва сочился свет.

— Кто здесь? — спросил Доминик, распахивая дверь кареты.

— Адъютант военного министра князя Понятовского, — отвечали ему. — Князь уже два часа, как ожидает вас в корчме.

Обрадованный Доминик, не коснувшись подножки, спрыгнул прямо в грязь и, поправляя на ходу свой костюм, зашагал к двери мимо притихших драгун, составлявших охрану Понятовского. — Через час выезжаем! — крикнул он с порога своему человеку.

Военный министр герцогства Варшавского князь Понятовский сидел один в главном зале корчмы у камина, вытянув ноги к огню. По его напряженному лицу перебегали тени. В руке у него была погасшая трубка с длинным тонким мундштуком из сандалового дерева. Он задумчиво покручивал ус и что-то тихонько бормотал. Рядом на столе стоял графин с вином и серебряный кубок с княжеским гербом.