— Это шантаж! — воскликнул Кляйн. — Кто вы, черт возьми, такой? Вы не боитесь, что я сам донесу на вас?! Луч отраженного света еще раз пробежал по глазам профессора, вводя его в состояние транса. Звуки смолкли. На душе стало тихо и спокойно, слышался только голос Бекетова.

— Не боюсь, — ответил Бекетов, — если такая идея придет в вашу голову, то вы умрете раньше, чем раскроете рот или занесете перо над доносом. У вас трясутся руки. Идите домой, примите снотворное и хорошенько выспитесь. Я думаю, что вы все поняли правильно и завтра прекрасно выполните то, что от вас требуется.

Последние слова, глядя профессору в глаза, Бекетов произнес тихим голосом, постепенно затухающим в плавном успокаивающем ритме.

Звон упавшей на пол чайной ложки вернул профессора в действительность. Бекетова рядом не было. Удивительно, но Кляйн даже не помнил о том, что он здесь был. Профессор механически доел ужин, вытер губы салфеткой и нетвердой походкой направился к выходу.

25 июня, наши дни. Несвиж

— Наконец-то, — всплеснула руками Серафима Ивановна, выбегая во двор навстречу машине. — Я уж заждалась, деточка моя. С четырех часов утра на ногах. В церковь успела сбегать… Просила Богородицу послать тебе легкий путь и приятных попутчиков.

— Все нормально, бабуля. Доехала в лучшем виде, — приветствовала ее Алька, с наигранным усилием выбираясь из машины.

Серафима Ивановна обняла внучку и расцеловала.

Встреча получилась волнительная. Алька сама не ожидала, что так расчувствуется. Она аккуратно промокнула глаза, чтобы не размазать тушь, и, жестом напомнив брату о чемодане, двинулась вслед за бабкой.

В доме густо пахло пирогами и ладаном. Из-за печки вышел огромный лохматый кот и, усевшись на некотором отдалении, бесцеремонно уставился на гостей своими круглыми наглыми глазами.

— Неужели Калач? — удивилась Аля.

— Он самый и есть, — улыбнулась Серафима Ивановна. — В этом году десять лет ему. Весной, видишь, правое ухо где-то порвал. Лечила его, травки разные прикладывала.

— Ты ж в письме писала, — вспомнила Алька. — Отец нам с матерью зачитывал с выражением.

— Ладно, Аля, — сказал Виктор, — ты тут устраивайся, а я поеду. У меня сегодня еще дел полно.

— Погоди, Вить, я тебе пирожков с собой дам, — окликнула его Серафима Ивановна. — Твоя, поди, не печет?

— От пирожков не откажусь, — оживился Виктор. — Заодно ими и пообедаю.

— А то, может, с нами присядешь? На полчасика? Я тебе чарку налью…

— И рад бы, да не могу, рабочий день сегодня. Присяду еще, но позже. Вот Алька устроится, мы с Наташкой и Димкой подойдем.

Аля вышла проводить брата во двор.

— Ты насчет колымаги-то своей подумай, — напомнила она, обходя вокруг УАЗика.

— Далась тебе моя машина! Отстань! Ты, если что, сразу ко мне, — сказал он ей, укладывая бабкин гостинец на заднее сиденье. — Чем смогу, тем помогу. А если что не будет получаться, то можно и друзей попросить. У меня тут все свои, никто не откажет. Ты, главное, не стесняйся. Хорошо?

— Когда это я стеснялась?! — возмутилась Аля. — Не сомневайся. Еще надоесть тебе успею.

— Вот и договорились. Бабку Серафиму слушай и не волнуй ее понапрасну. По ночам не шляйся.

— Ты со мной, как с маленькой…

— Как с младшей, — поправил ее Виктор. — Понимать должна.

— А дискотека у вас тут есть? — спохватилась она. — Ну и вообще как дела с культурным досугом обстоят?

— Дискотека есть, и дела с досугом обстоят нормально. Сама сориентируешься, смотри только не встревай никуда, а то твой батька потом мне голову оторвет.

Они попрощались, и Виктор уехал. Алька подождала, пока машина брата не скрылась за поворотом, и вернулась в дом, где Серафима Ивановна уже накрывала на стол, который по такому случаю был передвинут поближе к окну. Калач сидел на стуле и с интересом следил за передвижениями хозяйки.

За все эти восемь лет в доме Серафимы Ивановны ничего не изменилось. Разве что появился новый домотканый коврик у кровати да современный телевизор на тумбочке в простенке между окон взамен старого «Рекорда», который когда-то давно отец привез из Минска завернутым в драное ватное одеяло. Помимо двух комнат на первом этаже, в доме была еще одна небольшая комнатка, располагавшаяся в мансарде, которую, несмотря на многословные бабкины протесты, Алька и заняла. Из узкого одностворчатого окошка открывался вид на соседский сад, судя по всему давно запущенный. Меблировка комнаты состояла из старенького, с пожелтевшей от времени обивкой, диванчика, стола, стула и комода с потрескавшейся полировкой, в нижнем ящике которого в детстве Аля укладывала спать своих кукол.

— Тесно тебе здесь будет, внучка, — сокрушалась Серафима Ивановна. — Может, лучше внизу? Я тебе уже свою кровать свежим бельем застелила, подушку перетрясла, чтобы не один комочек тебя не побеспокоил, букетик лавандовый над изголовьем повесила…

— Ничего, бабуль, я привыкшая, — отшутилась Алька, уже представляя, как она тут все устроит.

— Ну, тогда я хоть иконку сюда перевешу, ту, что у меня в комнате, чтобы была ты под присмотром и покровительством сил небесных.

Вместе они спустились вниз, и Серафима Ивановна осторожно сняла икону со стены.

— Эта икона — наша семейная реликвия. Ей уже лет двести… Вот не станет меня, она к тебе перейдет, а ты уже храни ее, чтобы потом своим внукам передать.

— А это что? — спросила Аля, указывая на небольшой образок, висевший здесь же рядом и привлекший ее внимание своей необычной формой. — Обожаю старинные вещицы…

— Это… — Серафима Ивановна о чем-то задумалась. — Я тебе потом как-нибудь расскажу. История очень длинная, да и не время еще.

Не спрашивая разрешения, Алька схватила ладанку и тут же надела ее на себя. Несмотря на свой небольшой размер, вещица оказалась тяжелая.

— Повесь на место, — кинулась к ней бабка.

— Да, ладно, бабуль, я посмотрю только. Чего ты всполошилась? Это ж не яйцо Фаберже.

— А того, что вещь хрупкая и к чужим рукам непривыкшая.

— Ой, ну ты прямо с ней, как с кошкой…

— Только не крути там ничего, а я пока белье отнесу.

Дождавшись, когда бабка уйдет, Алька осторожно взяла ладанку в руки и сразу ощутила странный холодок, пронизавший все ее тело. Вещица состояла из двух частей, которые, судя по всему, могли поворачиваться друг относительно друга. Аля оглянулась и, убедившись, что в комнате она одна, медленно повернула заднюю часть ладанки по часовой стрелке градусов на десять. Сначала ей показалось, что ничего не изменилось, но потом, присмотревшись, она увидела, что в прорезях, которые были выполнены в виде маленьких звездочек, вместо простого золотого фона вдруг появились какие-то символы. Не успела Алька их как следует рассмотреть, как в комнату вернулась Серафима Ивановна. Вид у нее был встревоженный.