Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я улыбнулась ей в знак благодарности.
— Ты, наверное, не заметила, что в городе убивают людей? — начал возмущаться отец.
Он возмущается всегда, когда в своей голове преувеличивает всё до вселенских масштабов. Одна из его особенностей характера — предосторожность ко всему. Не думаю, что он был таким всегда. Работа в полиции научила его тому, что любое неверное движение может сделать из человека преступника или жертву.
— Ты всё преувеличиваешь, — будто прочитала мои мысли мама.
— Не правда.
— Правда.
— Я просто беспокоюсь.
— Ещё слово и ты остаёшься без мороженого.
Мороженое, пожалуй, самое любимая папина сладость, от которой он никогда не отказывается. Но в этой ситуации он сам отодвинул от себя тарелку, показывая маме, что ему всё равно на её угрозы.
— От Белл требуется приходить к Браунам три раза в неделю и то на три часа, всё это время она будет сидеть в полностью закрытом и защищённом доме. И сегодня мне звонил отец Калеба он уверил меня, что они поставили дома сигнализацию.
— И, по-твоему, это безопасно?
— И он поднял ей зарплату.
— Правда? — встрепенулась я. — В таком случае, я тем более никуда не уйду.
— Раз для тебя деньги играют такую большую роль, — начал отец, на что я закатила глаза. — Тогда я буду лично довозить тебя до их дома и звонить каждый час.
— Ты ещё не понял? — спросила я. — У убийцы свой стиль. Он предупреждает прежде, чем убивает. Если меня ещё не пометили, то нет причин для беспокойств.
— Тебе разве ни капли не страшно? — удивлённо спросила мама.
— Ни капли.
На самом деле я испытывала некое волнение, когда засыпала или шла в одиночестве по улице города. Но я старалась скрыть это от родителей, друзей, знакомых и от самой себя. Наверное, просто никто ещё в открытую не заявлял, что ему страшно, оттого и многие молчали, скрываясь за маской храбрецов.
— Две недели, — сказал отец. — Но, если дело не будет закрыто, тебе придётся уйти.
— Окей, — согласилась я, будучи уверенной, что мой отец сумеет раскрыть это дело.
Пятничный день выдался дождливым, я пришла в школу и застала Кевина и Фила сидящих на перилах без ветровок.
— Что с вами? — спросила я, присев рядом.
— Мы поспорили, кто дольше из нас просидит в одной футболке, — улыбаясь, ответил Фил.
— Придурки, — ухмыльнулась я.
Дождь тихо моросил по крыше, подтекстом предупреждая, что будет гроза.
— Сегодня ровно год, — как бы невзначай сказал Кевин.
— Я помню, — ответила я.
— Ты пойдёшь на вечеринку в честь него?
— У меня, если честно, нет желания.
— Понимаю.
Ровно год со дня смерти Алекса Самитьера. Будь он здесь, он был бы горд, что в честь него устраивается вечеринка. На неё обязательно придёт почти вся старшая школа, каждый обязательно будет говорить о том, каким крутым парнем он был, хотя все до единого знают, что это наглая ложь всего Тенериса. Алекс за всю свою жизнь не сделал ничего хорошего. Единственное, что объясняет большое внимание к его персоне — необычная смерть от передоза, богатые родители при жизни, скверный характер и не одна сумасшедшая история из его жизни, за которую его можно было бы даже и посадить.
— Я приду, — сказал Фил. — Хотя бы просто из-за чувства обязанности.
— Брось, ты ничего ему не обязан, — сказала я.
— Но он умер, его должно быть жаль.
— Должно быть, — улыбнулся Кевин. — Есть в школе хоть кто-то, кому действительно жаль?
— Мне пофиг, я пойду хотя бы просто из-за бухла.
Я резко затаила дыхание. Фил снова упоминает про алкоголь. Дело в том, что его отец — заядлый алкоголик. Порой он не появляется дома почти неделю, а порой приводит в дом своих друзей. Мать и младшая сестра Фила уехали из города только из-за пьянства главы семейства. Мой друг пожелал остаться. Кажется, уже с четырнадцати лет семейство Батлеров стало для него новой семьёй. Он приходил к ним каждый раз, когда его отец снова являлся домой в нетрезвом состоянии, и Батлеры каждый раз принимали его. Он жил в комнате Кевина, у него даже появился собственный диван. Так продолжалось до того, пока Фил не вырос и не стал способным постоять за себя. Кевин и Фил не просто лучшие друзья. Они, как настоящие родные братья, готовые выручать друг друга в любой час, в любую погоду и в любых обстоятельствах.
Больше всего в Филе Николсоне меня пугает то, как быстро уменьшается грань между ним и его отцом. Я замечаю не первый раз, что на вечеринках Фил всегда напивается до того, что уже не может стоять на ногах, Кевин буквально на руках относит его к себе домой. Он выпивает дома, когда делает домашнее задание, смотрит фильмы или играет на компьютере. Порой мне кажется, он выпивает в день хотя бы одну бутылку. И каждый раз меня пугает это, пугает то, что может стать с моим другом. Я действительно волнуюсь за него, но никогда не говорила ему об этом. Кевин, кажется, тоже молчит, может оттого, что просто не видит той опасности, какую вижу я.
— Мой отец разгонит вас, — сказала я.
— Пока полиция не приедет, будет круто.
Я кивнула. Фил нормально общался с Алексом, поэтому, наверное, чувствует какую-то обязанность. Но я тоже неплохо общалась с ним, но у меня нет никакого чувства долга. Я могла бы намекнуть отцу, что в эту ночь запланирована громкая вечеринка, где подростки будут пить алкоголь, но я никогда не смешивала его работу и свою жизнь. Я никогда не хотела становиться стукачом.
Дождь намочил футболки Кевина и Фила, смеясь, я спросила, как они собираются сидеть на алгебре в таком виде.
— Может прогуляем? — предложил Фил Кевину.
— А давай.
— Тогда я пошла, — помахала я им рукой и ушла на уроки.
Они помахали мне и остались дальше спорить, кто окажется более глупым, чтобы просидеть на крыльце школы в одной футболке. Я так и не узнала, кто победил.
Целый день нельзя было избавиться от Самитьера, он у каждого был на языке.
— Все говорят об этой вечеринке, — доставая учебники из шкафчика, сказала Эрика.
— Нужно быть совсем больным, чтобы идти на это сборище идиотов, — добавила я. — И ещё более больным, чтобы организовать подобное.
— Рэй хочет сходить.
— Разве они были знакомы?
— Он рисовал его портрет.
— Портер? — удивилась Грейс.
— Да, Самитьер заказывал свой портер у Рэя. Вот такого размера, — Эрика развела руками во все стороны.
— Боже, — закатила глаза Грейс. — Какое-то самолюбование.
— А ты идёшь? — спросила я её.
— Даже не собираюсь.
— И правильно. Я тоже не собираюсь.
Мы ушли на алгебру, где Шеллинг
