– Пожалуй, еще не решил.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы остановить тебя.

– Ты разочаровал бы меня, если бы довольствовался меньшим.

В моем арсенале остались только слова Кейт Бланшетт, и я произношу их со всем пылом Елизаветы I, в полной боевой готовности встречающей наступление испанской Армады.

– Во мне бушует ураган, который опустошит Испанию, если вы осмелитесь испытать меня!

Осьминог вновь вяло моргает.

– Ты слышишь меня, осьминог? – Я скрежещу зубами, рычу и брызгаю слюной. Лицо разгорелось, кулаки сжались. – ВО МНЕ БУШУЕТ УРАГАН!

– Правда? – Осьминог явно не верит мне, и этим доводит до высшей точки кипения.

– Я не шучу, кретин. Утром мы идем к ветеринару, и я сделаю все, что понадобится, лишь бы остановить тебя. Вычерпаю полностью лимит по всем кредиткам, какие у меня есть. Буду умолять, занимать в долг и воровать. Испробую все тесты, все таблетки, все процедуры, все виды лечения.

Осьминог моргает, но не отступает. Скептически осведомляется:

– Точно?

Я обрушил бы на него стены дома, если бы он не держался так цепко за непрочный череп моей драгоценной любви. За всю свою жизнь я еще никогда так не злился.

В основном потому, что он прав.

Застряли

– Приезжай в Сан-Франциско!

Это моя сестра Мередит.

– Когда? – спрашиваю я.

– Послезавтра.

В суете аэропорта Кеннеди я разыскиваю взглядом Джеффри, который пытается поменять наши два билета на более ранний рейс. Я сижу в тридцати ярдах от него, на грязном полу терминала, наши телефоны подключены к единственной свободной станции зарядки. На Восточном побережье мы провели восемь дней – сначала встретили Рождество с его родными, потом несколько дней пробыли в городе только вдвоем, бродили по нему, исследовали его и ели. А теперь снегопад, который всего несколько дней назад был таким чудесным, вдруг стал усиливаться, и люди засуетились, принялись менять билеты, чтобы улететь пораньше, опередив надвигающуюся метель.

– Даже не знаю… Мы можем застрять.

– Тогда выбирайтесь скорее!

Обычно настойчивость Мередит не свойственна.

– А что ты делаешь в Сан-Франциско?

Аэропортовские динамики ревут, передавая какое-то объявление, но какое именно – я так и не могу разобрать.

– Ты где? Я тебя еле слышу, – говорит Мередит.

– В Нью-Йорке. Пытаюсь попасть на рейс домой. Так почему в Сан-Франциско?

В телефоне становится тихо.

– Мередит?..

– Я выхожу замуж!

У меня отвисает челюсть, и мальчишка, сидящий напротив меня и позабытый своей семьей, пялится на меня во все глаза. Мередит тем временем объясняет, что ее парень Франклин сделал ей предложение на Рождество, когда они гостили у его родителей в Сан-Франциско. И они вместе решили отказаться от помолвки и сразу связать себя узами брака в мэрии, а потом вернуться домой, в округ Колумбия. Строго говоря, свадьба у них тайная, но поскольку его родители из местных, они будут свидетелями, а поскольку я живу в Лос-Анджелесе, она хочет, чтобы мы с Джеффри были свидетелями с ее стороны. Договорив, Мередит как ни в чем не бывало спрашивает:

– Ну, как там Нью-Йорк?

– Здорово. Было здорово, – отвечаю я, но меня заглушает очередное объявление и семья, которая провозит мимо целую гору багажа на тележке с разболтанным и дребезжащим колесом. Даже я не могу определить по собственному голосу, вру я или говорю правду.

– Не слышу! – восклицает Мередит.

– А маму ты не пригласила? – спрашиваю я.

– Ты же знаешь маму.

– Да, мы знакомы.

Мальчишка напротив меня задирает двумя пальцами вверх собственный нос и высовывает язык. Я в ответ корчу рожу.

– Она не любительница церемоний. Наверное, даже на собственную свадьбу идти не хотела.

– Не уверен, – впрочем, мне остается лишь догадываться, какую свадьбу имеет в виду моя сестра: первую, с моим отцом (представить которую я себе не могу, потому что фотографий не сохранилось), или вторую, с маминым нынешним мужем, на которой присутствовали мы с Мередит и которая состоялась в их доме.

– Тед, так мы можем на тебя рассчитывать?

Снова шум.

– Конечно.

– Не слышу!

Я повышаю голос.

– Увидимся в Сан-Франциско.

Какая-то женщина, наряженная статуей Свободы, стоит посреди терминала, и мне становится любопытно, каким образом она прошла пост службы безопасности. Может, это та же самая статуя Свободы, которую мы не далее как вчера видели раздающей листовки, когда сгоряча встали в очередь к театральным кассам со скидками на Таймс-сквер. От того, что она рекламировала, мы отказались, и были вознаграждены местами в первом ряду на возобновленные бродвейские «Волосы». Когда дали занавес, первые несколько рядов позвали танцевать на сцене под «Пусть солнце светит» – наш бродвейский дебют. Тому, кто старается быть незаметным, кружит голову возможность постоять на сцене, почувствовать на лице горячий свет прожекторов, не видеть зрителей в темноте (но знать, что они все равно там) и размахивать в воздухе руками.

Белый жар прожекторов я ощущал и после того, как мы покинули Гиршфельд-театр на Сорок пятой улице и вышли на Таймс-сквер. Я буквально видел этот солнечный свет, несмотря на то, что было темно, и снег начинал падать редкими, почти волшебными, как в кино, хлопьями. На улице продавали каштаны, бродячие музыканты стучали по железным бочкам, на бегущей строке высвечивались праздничные котировки, рабочие готовили Таймс-сквер к встрече Нового года – казалось, все озаряет свет. То есть все, кроме Джеффри. Джеффри накрыла его собственная, персональная туча, он был обеспокоен снегом и предсказанным усилением снегопада. Я уговаривал его перехватить со мной за компанию ломоть пиццы, и в итоге согласился, что мы съедим ее, когда вернемся в наш номер в отеле. Свою долю я сжевал, пристроившись на подоконнике и глядя на слегка припудренный снегом город. Джеффри вышагивал из угла в угол и то и дело проверял погоду. Пытался дозвониться в авиакомпанию, но прождав сорок пять минут, наконец сдался. Лечь в постель я уговорил его, только пообещав, что завтра мы с самого утра отправимся в аэропорт Кеннеди.

И вот мы здесь, мне не терпится вернуться домой. Я соскучился по Лили. Если мы попадем на этот рейс, возможно, мы даже успеем вернуться домой вовремя, забрать ее с передержки и отпраздновать Рождество в узком кругу. Дома у меня припасен для нее чулок с жевательными косточками, мягкой пищащей игрушкой и новеньким красным мячиком. Джеффри буквально вне себя. Только жаждет он не вернуться к Лили (хотя он тоже соскучился по ней, я точно знаю). Он жаждет определенности, плана, который можно осуществить; его растущая потребность держать под контролем каждую ситуацию зашкаливает. Наблюдать его борьбу в преддверии бури почти смешно – ну как, скажите, можно держать под контролем погоду? Да ладно тебе, Джеффри. Жизнь в тебе и повсюду. Солнечный свет впусти!