– А?

– Фергюссен дает тебе зеленые таблетки? Ну, лишние?

Джолин обратила к ней тяжелый взгляд, затем ее лицо смягчилось:

– Нет, детка. Я бы, конечно, не отказалась, но у них строгий учет, всё на контроле – что, кому да сколько. А теперь колеса вообще под запретом.

– Таблетки еще здесь. В большой банке.

– Да ну? Я не заметила. – Джолин пристально смотрела на Бет. – Мне показалось, ты в последнее время какая-то нервная. У тебя что, ломка?

Прошлой ночью Бет проглотила последнюю пилюлю.

– Не знаю, – сказала она.

– Вот увидишь – в ближайшие несколько дней тут будет полно неврастеников. – Джолин закончила вытирать волосы и выпрямилась.

Свет падал из окна у нее за спиной, и сейчас Джолин с буйной курчавой гривой и огромными глазами казалась прекрасной. А Бет, сидевшая рядом с ней на скамье, чувствовала себя уродиной. Бледной мелкой уродиной. Еще она испытывала страх – оттого что сегодня вечером придется лечь в постель без единой пилюли. За две прошедшие ночи ей удалось поспать от силы пару часов, и теперь глаза жгло, будто в них насыпали песок, а шея была мокрой от пота, хотя Бет только что приняла душ. Она не могла отделаться от мыслей о стеклянной банке у Фергюссена за плечом, на треть заполненной зелеными таблетками – футляр для зубной щетки можно было бы засыпать ими доверху сотни раз.

* * *

С того дня, как Бет привезли в «Метуэн», это была ее первая поездка на автомобиле. Она провела в приюте четырнадцать месяцев. Почти пятнадцать. Мать погибла в автомобиле – в таком же черном, как этот, потому что ей в глаз воткнулся острый обломок рулевого колеса. Об этом Бет рассказывала женщина с блокнотом, а Бет разглядывала родинку на ее щеке и молчала. Она тогда ничего не почувствовала. Женщина сообщила ей, что мамы «не стало» и что похороны состоятся через три дня в закрытом гробу. Бет знала, что такое «гроб» – в гробах спал Дракула. Папы «не стало» за год до аварии, потому что он вел «раздолбайскую жизнь», как объяснила мать.

Сейчас Бет сидела в машине рядом с большой, сильно робевшей девочкой по имени Ширли. Ширли занималась в шахматном клубе. Вел машину мистер Ганц. В животе Бет скрутился тугой ком и застрял где-то внутри мотком колючей проволоки. Она сидела стиснув коленки и смотрела прямо перед собой – в затылок мистеру Ганцу, на его полосатый воротничок, на машины и автобусы, едущие впереди и навстречу за лобовым стеклом.

Ширли попыталась завязать беседу:

– Ты умеешь разыгрывать королевский гамбит?

Бет кивнула – говорить боялась. Несколько ночей подряд она спала совсем мало, а этой ночью ей и вовсе не удалось заснуть. Она слышала, как Фергюссен болтал с дежурной, сидевшей за столиком в конце коридора, как они вместе смеялись. Смех Фергюссена – низкий, раскатистый – метался по коридору и лез под дверь в спальню, где Бет лежала, напряженная, одеревеневшая, на узкой кровати.

А днем случилось кое-что неожиданное. Когда они уже садились в машину, прибежала Джолин, окинула мистера Ганца лукавым взглядом и спросила: «Можно Бет на минутку?» Мистер Ганц разрешил. Джолин отвела ее в сторонку и протянула на ладони три зеленые таблетки. «Вот, детка, – сказала Джолин. – Мне кажется, это то, что тебе нужно», – и, поблагодарив мистера Ганца, поспешила в класс с учебником географии под мышкой.

Но проглотить таблетки не представлялось возможным. Они были здесь, под рукой, лежали прямо у нее в кармане, а Бет парализовал страх, в горле пересохло. Она знала, что может закинуть таблетки в рот и никто этого не заметит, но боялась. Скоро они приедут на место назначения. Голова шла кру́гом.

Машина остановилась у светофора – на другой стороне перекрестка стояла бензозаправка «Пьюар Ойл» с большой синей вывеской.

Бет откашлялась.

– Мне надо в туалет.

– Мы через десять минут уже приедем, – сказал мистер Ганц.

Она решительно помотала головой:

– Я не дотерплю.

Мистер Ганц пожал плечами и, когда загорелся зеленый свет, свернул к бензозаправке. Бет шмыгнула за дверь с табличкой «Ж» и заперлась. Помещение было грязное, с темными разводами на белом кафеле и расколотой раковиной. Открыв кран с холодной водой, Бет закинула в рот пилюли, набрала в горсть воды, хлебнула и проглотила. Почти сразу стало легче.

* * *

Классная комната оказалась просторной, с тремя черными досками на дальней стене. На той доске, что висела в центре, белым мелом было написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ, БЕТ ХАРМОН!» – большими буквами. Над доской висели цветные фотографии президента Эйзенхауэра и вице-президента Никсона. Почти все парты из класса вынесли и поставили рядком в коридоре вдоль стены; оставшиеся сдвинули в дальний конец помещения. В центре стояли буквой «U» раскладные столы, на каждом уместилось по четыре картонные шахматные доски с зелеными и бежевыми квадратами и пластмассовыми фигурами. Железные стулья разместились внутри буквы «U» напротив черных фигур, при этом на стороне белых ни одного стула не было.

С остановки на бензозаправке прошло уже минут двадцать, нервная дрожь отпустила, но глаза все еще щипало, а суставы болели. Бет была в белой блузке с красными буквами «Метуэн», вышитыми на кармане, и в темно-синей плиссированной юбке.

Когда они втроем вошли, в классе никого не было – мистер Ганц отпер дверь ключом, который до этого лежал у него в кармане. Через минуту зазвенел школьный звонок – коридор наполнился топотом и голосами, в класс начали заглядывать ученики, в основном мальчишки. Очень большие мальчишки, почти как мужчины, – это была старшая школа. Они ходили засунув руки в карманы и оттого сутулились. Бет на секунду растерялась, не зная, куда ей сесть, но потом сообразила, что не сможет сидеть, если будет играть со всеми сразу – ей придется расхаживать от доски к доске, чтобы сделать очередной ход.

– Эй, Аллан, глянь! – крикнул один мальчик другому, махнув большим пальцем в сторону Бет, и она внезапно увидела себя словно со стороны: мелкий никчемный человечек, некрасивая девочка с каштановыми волосами и в унылой приютской школьной форме. Она была в два раза меньше этих шумных, громогласных, нахальных, беспечных учеников в ярких свитерах и чувствовала себя беспомощной и нелепой. Но при очередном взгляде на шахматные доски с расставленными в знакомом порядке фигурами неприятное чувство стало слабеть и испаряться. Возможно, для нее нет места в обычной старшей школе, но оно точно есть здесь, рядом с этими двенадцатью досками.

– Сядьте и замолчите, пожалуйста, – заговорил мистер Ганц необычно властным тоном. – Чарльз Леви будет играть за доской номер один как наш лучший шахматист, остальные рассаживайтесь как пожелаете. Во время игры никаких разговоров.

Все как один вдруг замолчали и посмотрели на Бет. Она в ответ тоже обвела всех взглядом, не моргая, и ощутила, как в душе закипает ненависть, черная, как ночь.

Бет обернулась к мистеру Ганцу и спросила: