Дверь открыла приятная полноватая женщина со светлыми волосами и голубыми глазами. В милиции мне показали фото преподавателя Тавардина, и, увидев ее, я поняла, на кого похож предполагаемый преступник.

— Михаил в СИЗО. Любое слово в его защиту сейчас важно для дела. Эти слова можете сказать именно вы, — произнесла я уверенным и спокойным голосом, и меня тут же впустили.

Квартирка, где жила семья, была скромная, но чистенькая. Обстановка хоть и бедноватая, однако присутствовал ламповый уют. Мне предложили присесть и налить чай. От соседей я узнала, что семья небогатая. Мама Мария работала продавщицей, а отец Анатолий — слесарем.

— Все это дело сфабриковано. С нами говорил адвокат Миши. Сына избили. Он был запуган. Поверьте, он ни в чем не виноват, а оговорить мог себя со страху, как угодно, — сказала женщина и зарыдала.

Мария уверяла, что у ее сына алиби и в тот вечер он был со своей девушкой. Она рассказала, что в телефоне есть эсэмэс и звонки, которые могут это подтвердить.

— Проблем с девочками у него никогда не было. Он парень симпатичный, видный. У Миши была постоянная девушка. Все у них хорошо. А из него лепят второго Чикатило, — говорила она.

Я подошла к сервизу, где стояло фото Миши, посмотрела на его лицо, и меня будто кипятком ошпарили. Он был очень похож на тот самый фоторобот предполагаемого насильника, который заполонил город два года назад. Те же глаза, тот же нос, те же губы. Я почувствовала, как у меня затряслись руки.

Взглянув на мать Михаила, мое сердце сжалось от ужаса. Что чувствует женщина, чьего ребенка обвиняют в подобном преступлении? Я стояла в оцепенении, и мне не верилось, что я мило беседую с матерью монстра, сломавшего десятки жизней.

— Катя, но вы уж напишите все как есть. Ведь Миша ни в чем не виноват. Он ничего не совершил. Хорошо, Катюша, кызым[3], — сказала она и посмотрела мне в глаза.

Я не нашлась что ответить и тихо угукнула.

«Может он и правда не виноват, а дело сфабриковано», — закралась мысль, когда я уже собиралась уходить.

На следующий день я отправилась в вуз, где работал Тавардин. Мне повезло, я попала в университет во время перемены и застала сразу нескольких преподавателей. Они охотно со мной общались и рассказывали о подозреваемом.

— Михаил Анатольевич — отличный преподаватель! У него дар объяснять. Он настоящее научное светило. Мы видели в нем будущего декана, — сообщила темноволосая дама, одна из коллег Тавардина.

Сотрудники были уверены, что его подставили. Весь университет стоял за Михаила горой. По отзывам людей, это мягкий, добрый и интеллигентный человек, никак не способный совершать то, в чем его обвиняют.

— Михаил Анатольевич из простой семьи: отец — слесарь, мать — продавец на рынке. Попался случайно! Совпало лишь то, что он на фоторобот похож. В милиции поняли, что парня защитить некому. Вот и решили повесить на него всех собак, — поделился со мной седовласый заведующий кафедрой, где преподавал Тавардин.

Больше всего я удивилась, узнав, что за Михаила вступились студенты. Они даже сбор на адвоката организовали. Причем деньги попросили вычесть из стипендий. Девушки рассказали, что вел он себя прилично и держал дистанцию. Никаких томных взглядов или намеков на близость.

Я продолжила копать дальше. Следующими по списку были соседи Тавардина. Но как и коллеги, они отзывались о нем только положительно.

— Парень добрый, отзывчивый, всегда выручал, если кто просит. Он подрабатывал слесарем вместе с отцом и помогал соседям, если у кого что-то сломается. Миша тихий, спокойный, никогда даже голоса не повысит. Ну, не мог он убить, — рассказала соседка.

Тогда я села за соцсети и принялась искать одноклассников и однокурсников преподавателя. Нашлись они быстро, поскольку я знала и вуз, и школу, и возраст. Однако говорили все примерно одно и то же — добрый, тихий, спокойный, никакой агрессии замечено не было.

Мне стало казаться, что следствие действительно может ошибаться. Ведь зачем Тавардину убивать? И как настолько положительный человек может оказаться маньяком? Пазл никак не желал складываться. Но и не давал покоя тот факт, что Михаила могли избить и заставить дать признательные показания. Я решила позвонить тому самому оперативнику, который участвовал в задержании. Он единственный из всех силовиков охотно шел со мной на контакт.

— Алексей, здравствуйте. Я была у родителей подозреваемого. Они сказали, что сын при задержании был избит. Что вы можете сказать по этому поводу? — Я не стала ходить вокруг да около и спросила сразу.

— Могу сказать, что это глупость. Его осматривал врач. У него только следы от наручников и царапина. Как думаете, это мы его царапали? — сообщил он.

Дальше оперативника как прорвало. Алексей принялся сыпать фактами и доказательствами, которые были у силовиков. Он рассказал, что топор Тавардина осмотрели эксперты и пришли к выводу, что инструмент тщательно вымыт. Но на деревянной рукоятке остались частицы крови. И уже точно известно, что это кровь погибшей Любы. Одежду, в которой был подозреваемый в день задержания, сразу изъяли и сдали на экспертизу. На брюках тоже обнаружили кровь последней жертвы.

— В носках у нашего «чудесного» преподавателя нашли капроновые нити. Они идентичные тем, которыми были связаны руки убитой. Также совпал по структуре мешок Тавардина и нитка, обнаруженная на голове жертвы. Сколько еще надо найти улик, чтобы нам поверили? — негодовал опер.

Все эти вещи силовики нашли в гараже доцента. Бокс располагался неподалеку от места, где происходили убийства. Следователи были уверены, что именно в своем гараже Михаил переодевался в черную куртку, свитер и джинсы. В этом он выходил на охоту. А после возвращения переодевался в обычную одежду.

— Хотя доказательств вины предостаточно и мы его якобы бьем, Тавардин не сознается в убийствах! Да ты бы его видела! На каждый вопрос он придумывает по сто разных ответов. По-моему, у него раздвоение личности, правда, я и не спец. Днем он — доцент и интеллигент, вечером — маньяк, который хочет крови и насилия, — не мог остановиться Алексей.

Я собрала много информации для материала и пуляла эксклюзивы про предполагаемого маньяка. Руководство меня хвалило, а я радостно потирала ручки. Но через пару дней в нашу редакцию пришли люди в форме.

* * *

В кабинете сидел руководитель следственного комитета области и что-то говорил нашему редактору Свете. Я помню, что ее лицо было пунцовым. Позвали в кабинет и меня.

— Сотрудник милиции, который дал вам информацию, совершил преступление. Надеюсь, вы это понимаете. Мы обратились в прокуратуру и МВД. Мы требуем увольнения оперативника, который раскрыл вам все тайны следствия. А ваши действия как журналиста недопустимы, — сказал он, глядя на меня в упор.

Со мной провели воспитательную беседу. Сводилась она к тому, что искать эксклюзив — это работа журналиста, но должно быть еще и понимание, что я мешаю работе силовиков и из-за меня может развалиться дело. Закончили мы на том, что будем помогать друг другу.