комнатах — и больших и малых, и в чуланах, и в кладовках; и в подвалах и в высоких башнях, и даже на чердаке — везде и всюду, тикали часы. Они были очень разные. И большие — напольные, и поменьше, висящие на стенах. У каждых часов был свой бой и свой характер.

Одни в своем круглом корпусе коричневого лакированного дерева, с длинными "усами"-стрелками и басовитым хриплым боем были похожи на магистра ратуши.

Другие строгие и чопорные — в длинном квадратном черном футляре, с сухим, словно кашляющим боем, походили на пастора.

Были тут и кокетливые, словно барышня-модница, часы с узорами на корпусе, с маятником, похожим на большую ракушку. А вершину часов венчал домик, откуда выскакивала каждый час кукушка.

И часы в форме кошки. Когда они тикали, то глаза кошки поворачивались то влево, то вправо. А вместо боя каждые полчаса часы-кошка мяукали.

На чердаке жили часы, похожие на маленького серого домовичка. Они тикали совсем тихо и вместо того, чтобы звонить, только тихо шипели.

Были в замке и часы-непоседы. То в большой светлой башне, то в кухне, то в зале, то в разных комнатах попадались одни и те же часы с большой широкополой ярко-синей шляпой на "макушке", переливистым, словно детский смех, звоном и характером непоседливого мальчишки-сорванца. В том, что это точно одни и те же часы, можно было убедиться по небольшому, но видному сколу на шляпе и синему, будто чернильное, пятну возле цифры 3.

На главной башне замка, под "козырьком" громко и четко, словно выговаривая команды, висели старые часы-"солдат-ветеран" — с потрескавшимся стеклом и корпусом, с чуть уже поржавевшими стрелками, словно двумя крохотными шпагами. "солдат-ветеран" звонил отрывисто каждые четверть часа, будто докладывал: "Все спокойно".

Кроме часов в замке обитали большие серые крысы, шныряющие из одного угла в другой и боящиеся трех местных кошек — дымчато-серую, черную, как ночь в подвале, и большую пушистую рыжую. У крыс с кошками велась извечная война. Кошки проводили еженощные рейды по отлову врага, но того было больше. Поэтому война велась с переменным успехом. По углам замка под потолком плели кружева большие белые мохнатые пауки с черными полосами на головах и красными узорами на спинах. Это были самые тихие, самые незаметные обитатели.

А еще на чердаке замка, вместе с часами-"домовичком" жил ветерок. Он был озорной весельчак и очень любил петь и играть в прятки. Пауки сердились, когда он качал их паутину, крысы — когда он приносил их запах кошкам. И только кошки были рады играть с ветерком в салочки и догонялки клубками пыли, занавесками и просто каким-нибудь мусором.

И жил в замке один-единственный человек. Своей семенящей походкой и длинным носом он был похож на крыс, густыми длинными волосами, где седина мешалась с чернотой — на кошек, а неслышностью движений и длинными тонкими пальцами — на пауков. Каждое утро, когда солнце поднималось из-за горизонта, и каждый вечер, когда наступала темнота, он сновал по лестницам замка, заглядывал в каждую комнату, что-то тихо бормотал и напевал себе под нос. Он разговаривал с часами, смазывал их, подтягивал гирьки, смазывал, если они начинали хрипеть или отставать.

— Доброе утро, господин пастор. — Говорил он длинным черным часам. — Хорошее сегодня утро, а Вы все ворчите.

— Славного денечка, красавица. — И вытирал пыль на стекле часов-"кокетки".

— Снова ты удрал, озорник ты эдакий. — Ворчал часовщик и уносил часы с синей шляпой из кухни или с чердака в комнату.

Выйдя из замка, часовщик приставлял к стене лесенку, и насвистывая какой-то старинный марш, лез смазывать "ветерана". — Что, дружище, старость — не радость? Опять скрипим да хрипим? — сочувственно говорил он часам.

— Вечера доброго, магистр. Время уж позднее, чего Вы разворчались-то? — обращался часовщик к пузатым часам, подправляя гирьку.

— Эх, тебя бы в помощь на войну с крысами. — Смешливо вздыхал, смахивая паутину с кошачьего носа на часах.

На стене большого зала висели совсем уж необычные часы. В то время, когда другие били и звонили, эти играли мелодичную песенку, а из дверец выходили и кружились в танце различные деревянные фигурки. Были тут и кавалеры в шляпах с перьями, и дамы в пышных платьях, и дети с разными играми и игрушками, и собаки и кошки, поднявшиеся на задние лапы. Иногда фигурки менялись местами, появлялись новые. За этими часами человек наблюдал чаще всего, следил, чтобы ни одна пылинка не попала в сложный механизм, подкручивал пружинки и чистил фигурки крохотной щеточкой.

Днем часовщик пропадал в маленькой комнатке, где чистил детали старых часов, собирал новые, вырезал из дерева фигурки и части украшений. И всегда и все делал сам. Он не торговал с людьми из городка у подножья холма, не ходил в лес ни на охоту, ни за ягодами-грибами, ни за дровами. Но каждое утро и каждый вечер из печной трубы поднимался дымок, своим ароматом говорящий, что в замке что-то готовят; а каждый вечер в окнах замка был виден свет множества свечей.

Как часовщик не ходил в город, так и никто из горожан не поднимался на холм и не заходил в замок. Даже любопытные по своей природе дети, даже самые отчаянные и любознательные храбрецы, даже бродяги и преступники, которым негде было спрятаться и укрыться. И было это не потому, что люди боялись, не потому, что был на это какой-то запрет. Люди вели себя так, словно над ними и не возвышается каменная громада старого замка, а часовщик — словно он и не знал о существовании городка. И только порой — когда в городке кто-то умирал — все часы в замке звонили ровно в полночь все разом, а наутро где-нибудь в комнате, кухне, зале — появлялся новый тикающий обитатель. А тогда, когда часовщик с огорченным вздохом снимал со стены совсем уж поломанные и не подлежащие починке часы — в городке останавливалось чье-то сердце.

Конец