– Ну, хватит уж, – вмешался я. – Перестань.

И должен был улыбнуться, вывалив пол-языка, хотя улыбка эта, будь она проклята, нелегко мне далась. Впрочем, эти двое знали меня хорошо – или по крайней мере достаточно, – чтобы замолчать. Все эти дни я пребывал в самом что ни на есть похоронном настроении, и добрая ссора очень бы помогла выгнать наружу гнездящихся в душе демонов. В голове у меня толпились воспоминания, перемешиваясь с теми картинами, которые за последние часы породило воображение. Оскаленные пасти, лай, пот. Сумасшествие и кровь. Я подумал, что теперь во всем этом тонут и Тео с Борисом, и мне захотелось завыть во всю мочь на луну и на солнце. На собак и людей. Еще я подумал и о Дидо. У-у, м-мать их так…

– Привет честной компании!

Это прогавкал некто Руди, только что появившийся у желоба в сопровождении такса Мортимера. Руди – или Жемчужинка, как он предпочитает, чтобы его называли, – это кудрявый пудель голубовато-серой масти, всегда идеально подстриженный и расчесанный, с помпоном на хвосте и шапочкой на голове. Картинка – умереть не встать. Образцовый, выставочный экземпляр приверженца любви однополой. Сволочной беспокойный нрав часто гонит его из дому – он живет у двух сестер, незамужних и немолодых – и приходит к нам на Водопой в поисках сильных ощущений. Руди питает необоримую слабость к уличным беспородным псам, которые по его просьбе хлещут его хвостом и обращаются к нему в женском роде.

– Что будешь пить, Жемчужинка? – спросила его Марго.

– Как всегда.

– Повезло тебе, потому что ассортимент нашего заведения ограничен этим «как всегда». А ты, Мортимер?

– То же самое. Глоток анисовой.

– Прошу вас, – Марго мотнула головой в сторону желоба. – Угощайтесь.

Мортимер – личность примечательная. Низенький, крепенький и самоуверенный. Порой до нахальства. Жесткошерстный такс желто-коричневого окраса с длинным туловищем на коротких лапах. Поколения и поколения его предков были охотниками, без устали преследовали добычу. От них он унаследовал крупные и острые клыки, которые, впрочем, никогда не пускал в ход. Его еще щенком разлучили с братьями и сестрами – он был шестым в помете – и привезли в город. Прочие остались в деревне, ходили там на зверя, а он попал к представителям среднего класса и вскоре, переняв у них буржуазные замашки, усвоил их себе. Потому он и отрывался с Жемчужинкой, а ностальгию по своим корням приходил глушить на Водопой. Иногда исчезал на несколько дней: отправлялся на побывку в отчий край повидать родню и возвращался весь в грязи, усталый, но с горящими от счастья глазами. «Моего брата Панчо кабан запорол… Сестренка Чиспа так и не выбралась из опасной лисьей норы…» – бывало, рассказывал он. При этом был преисполнен не скорби, а гордости за свою породу. И даже зависти к братьям и сестрам, к тем, кто сохранил верность самим себе, кто с переломанными и сросшимися костями, сплошь покрытый рубцами и шрамами старел – ну, разумеется, если выжил, – и грелся в лесу у костра рядом с хозяевами, которые ласково трепали его за уши, изуродованные кабаньими клыками. Мортимер же был всего этого лишен.

– Как дела, Арап? Правда ли, что ты разыскиваешь Тео и Красавчика?

Это было еще одно его свойство. Он никогда не ходил вокруг да около. Заступал тебе дорогу – коротенькие лапки, напруженный хвост, взгляд спокойный, – и ты выкладывал ему всю подноготную без утайки. Действовал он напрямик, рубил наотмашь и был в собачьей дипломатии полный ноль. Но мне такая манера нравилась.

– Может, и правда.

Он потер лапой влажный нос.

– Если могу чем-нибудь помочь – скажи.

Тут я припомнил кое-что интересное. Мортимер мне как-то рассказал, что в один из своих загулов оказался в каких-то трущобах, видел там собак в клетках и сам чуть было не попался. Я спросил, не в Каньяда-Негра ли, о которой упоминал Руф, было дело, и такс подтвердил – именно там.

– Это за футбольным полем, совсем на выселках… Гнусное место. Такое жуткое, что понос пробивает.

Я не спеша подумал еще. Совсем неторопливо.

– Успел рассмотреть, что там и как?

– Конечно. Я сдуру сунулся туда, и меня чудом не сцапали. Пришлось удирать со всех ног. А знаешь ли ты, как бегает твой собеседник? – пуле летящей подобен он. Мои братья, бывало… – он ностальгически завел глаза.

– Ты клетки видел? – перебил я.

Он помрачнел и вдруг похлопал ушами:

– Видел.

Мы поговорили еще немного, а Марго, Агилюльфо и Жемчужинка, стоявшие в сторонке, бросали на нас любопытные взгляды.

– Могу с тобой пойти и все показать на месте, – предложил Мортимер. – Потом смоюсь, конечно. А ты их вызволишь.

Я поглядел на него с интересом:

– Это ведь опасно, как ты знаешь.

– Жить вообще опасно, – ответил он философски. – А в городе мне опротивело, сил нет. И потом, Тео – мой приятель, да и Борис – симпатичный пес.

– А я? Я – твой приятель?

Он задержал на мне взгляд выразительных темных глаз.

– Да нет, не сказал бы… Ты – парень малообщительный… И я знаю твое прошлое. Не больно-то мне нравится это занятие.

– Я же бросил его.

– Слишком много крови за тобой тянется. Так просто не отмоешь.

Я просунул язык меж клыков и часто задышал, изображая насмешку.

– Особенно забавно это слышать от того, кто кичится своей охотничьей родословной.

Он поправил ухо лапой и смотрел на меня немигающим взглядом – взглядом уважающего себя и в себе уверенного охотника, напрочь лишенного комплексов.

– Преследовать диких зверей – таков удел таксы. Такое уж наше ремесло. А убивать своих сородичей – нет.

Я бесстрастно кивнул. По этому вопросу у нас с ним разногласий не было, и мои давние призраки – тому порукой.

– Чего ж ты взялся мне помогать? Ради Тео и Бориса?

– Нет, не только… – он подумал немного и встряхнул ушами. – Мне нравятся те, кто умеет хранить верность, а в наши времена даже и наш брат уже не таков.

Вечерело, когда мы с Мортимером отправились на окраину. Шли молча, аккуратно пропускали автомобили, переходя улицу, внимательно следили, не вынырнет ли откуда-нибудь зеленый фургон. Возле парка повстречали знакомую пару – Понго и Чуфу, которых вывели на прогулку. Отличные собаки. Она – далматинка завидного экстерьера, многодетная мать, а Понго года два назад победил в конкурсе «Мистер Пес». Оба симпатичные. Приятные, воспитанные, обеспеченные. Милейшие представители собачьего племени. Мы подошли поздороваться и, по обычаю, понюхать друг у друга под хвостом.

– Давно вас на Водопое не видно было, – сказал Мортимер.

– Она у меня беременная, – отвечал Понго, любовно прижимаясь к боку подруги. – В ее положении особо не погуляешь а тем более – не попьешь.

Чуфа мило смутилась: чуть было не сказал «покраснела». Коротышка Мортимер встал на задние лапы и поздравительно лизнул ее в морду.