– Про этих я и сам знаю, – оборвал я. – Ты мне скажи, кто похищает.

Борзой саркастически прищелкнул языком.

– Они торгуют наркотой и выращивают бойцовых псов. Это очень опасные люди.

– Ты точно знаешь?

– Точней некуда. Нам насвистела об этом одна полицейская собачка из антинаркотической службы: мы ей платим, и она время от времени приносит весточки.

– А это случайно не Сниф, золотистый ретривер? Ну, который в аэропорту чемоданы нюхает?

Руф поглядел на меня пристально и очень серьезно:

– Никаких имен, – сказал он и о чем-то задумался. Потом опять опустил голову на лапы.

– Еще рассказывают, что…

– Сниф рассказывает?

– Да кто бы ни был. Рассказывают, говорю, что их обоих используют как спарринг-партнеров. Бойцов на них учить будут.

Я закрыл глаза. И в памяти, или в воображении, или что там еще у нас имеется, все предстало мне вновь. Измученные старые боевые псы, ожидающие, когда последует смертельный укус; испуганные собаки, которых выводят перед тобой, чтобы возбудить и раздразнить тебя, а хозяин, до поры придерживая за ошейник, науськивает, натравливает, горячит, покуда не разъяришься вконец. Давай, Арап, вперед, Арап, убей его, Арап, убей, убей, убей. Будь молодцом, Арап. Не подведи, Арап. Хорошо, Арап, хорошо! Дерись, Арап, разорви его в клочья. Убей его. А потом спускают наконец, и ты налетаешь на несчастного пса, который напрасно щерится и в ужасе вертится, отстаивая свою жизнь, а иногда и этого не делает, а просто мечется в тесном пространстве площадки или, прося пощады, валится на спину, задирает все четыре лапы, подставляет тебе голое брюхо или беззащитное горло и лапами закрывает глаза, чтобы не видеть, как ты, остервенясь, начнешь полосовать его зубами или сразу вцепишься в горло и испачкаешь морду красной горячей кровью, вопьешься, раздирая шерсть и мясо, рассекая клыками вены под отчаянный визг и лай своей жертвы. Хорошо, Арап, хорошо! Ты заслужил рукоплескания и косточку. Хорошая собака.

– Если прошло уже две недели, вряд ли они живы, – предположил Руф. – Крепкие псы?

Я ответил не сразу. Помотал головой, отгоняя воспоминания, однако не больно-то преуспел в этом.

– Борзой – совсем не боец, его на пол-укуса еле хватит, – сказал я наконец. – Зовется Красавчиком, и этим все сказано.

– Ясно. Выдержит не больше двух схваток – и конец.

– А второй – да, здоровяк. Родезийский риджбек, я говорил. Мощный пес.

– Ну, тогда дело другое. Выстоит. Или сам станет бойцом.

– Знаешь, где они?

– В квартале Каньяда-Негра есть какие-то халупы-развалюхи. Вот там их и держат в клетках и выводят на тренировки. Издали слышно, какой лай там стоит, так что не заблудишься. Чемпионов потом везут на Живодерню.

Это зловещее слово опять погрузило меня в прошлое. Живодерней прозвали заброшенный заводской цех на окраине города – там и происходили собачьи бои. Человечьими законами они запрещены, но полиция, по ей одной известным причинам, смотрит на них сквозь пальцы. Густой табачный дым, пот, свирепый многоголосый крик, засаленные купюры, переходящие из рук в руки. Там на ринг к тебе выводят не более или менее беззащитных противников, а бойцов того же класса, что и ты. Подготовленных профессионалов с отточенными клыками, тугими мышцами и слепым инстинктом убивать, и ты становишься перед ними, выбросив из головы все, что не относится к схватке на выживание. Ради того, чтобы в очередной раз – и кто знает, не в последний ли – не приплыть к Темному Берегу.

– Ты ведь, надеюсь, не пойдешь искать их? – Руф смотрел на меня с пристальным любопытством. – Попадешься – кончишь как они.

Просунув язык меж клыков, я посопел, по-собачьи изобразив горькую улыбку.

– Таким, как они, я уже был.

Под вечер я вернулся к Водопою. Как уже было сказано, я – тугодум, и мне нужно время, чтобы пережевать мысли, роящиеся в голове. Тамошние обитатели знали меня отлично, а потому, увидев, как я – с повисшими ушами, с вяло болтающимся хвостом, с полуоткрытой пастью, где видны зубы, – задумчиво лакаю из желоба, не приставали ко мне, оставили в покое. Все знали, что Тео и Борис пропали и что я их ищу. В нашем собачьем мире новости распространяются мгновенно, и нам для этого не нужны ни телефоны, ни дурацкие ватсапы, ни прочий электронный вздор, придуманный людьми. В одном конце города кто-нибудь тявкнет, остальные услышат и повторят-подхватят, и очень скоро всем все известно. Сучка-бигль нашего мэра сбежала с кобелем сибирской лайки, такая-то кокер-спаниелька принесла четырех щенков, Арап разыскивает Тео и Красавчика Бориса. Как-то так. В этом роде. «Гав-гав радио», мы его называем.

Марго время от времени поглядывала на меня с тревогой, но лишь раз спросила:

– Все нормально, Арап?

– Нормально.

– Ну, ладно тогда.

Один только Агилюльфо не смог превозмочь себя – это было выше его сил. И, конечно, он подошел, стал рядом, похлебал из желоба, краем глаза косясь на меня, отпустил несколько дурацких реплик насчет погоды, кстати процитировал какого-то древнего грека и наконец толкнул меня локтем в бок.

– Ну, что нового?

Ответа он не получил. Анисовая вода отдавала горечью. Я облизнулся.

– Afflictis lentae… – произнес он торжественно. – Медлительно влекутся дни в печали.

– Иди в задницу, умник.

Марго, слышавшая этот диалог с другой стороны желоба, критически взмахнула хвостом:

– Не лезь к нему. Видишь – он не в настроении.

– Друзья на то и существуют, чтобы разгонять тоску, – сообщил Агилюльфо. – Таков наш собачий долг.

– Да что ж ты такой настырный, а? Посмотри на него – по всем приметам он сейчас цапнет тебя.

Агилюльфо обеспокоенно глянул на меня, стараясь угадать мои намерения.

– Я – против любых форм насилия, – обходительно сообщил он. – И вы это знаете.

– Вот и вали отсюда, – сказал я. – Слушай, что эта сука говорит.

Мой тон не пришелся Марго по вкусу.

– Нет ли в этом слове второго смысла, а?… Или сболтнул не подумав, кретин?

И уставилась на меня довольно злобно. Я бы сказал – агрессивно. Есть такие собачки, у которых и боевой дух, и клыки крепче, нежели у нашего кузена волка, и особью именно такого рода – женского притом рода – была фламандка Марго.

– Тихо-тихо, – сказал я. – Утихомирься, малютка.

– В штанах у тебя малютка, – огрызнулась Марго.

– Да будет мир меж вами, – возгласил Агилюльфо, который уже успел предусмотрительно отойти в сторонку. – Pax romana. «Римский мир» – долгий и прочный. Помолчим и поразмыслим.

– Пасть заткни, зануда. Бездельник.