– Не припомнишь ничего такого, что бы мне пригодилось?

Сюзи, рывшаяся в разодранном пакете с отбросами, на миг прервала свое занятие и задумалась. Чуть поодаль, устроившись меж мешков с мусором, пялили на нас красные злые глазки две крысы.

– Да нет вроде бы… – сказала она, а потом, помолчав в сомнении, вскинула голову. – А вот на следующий день я слышала, как об этом толковал кто-то из дружков Текилы.

Я навострил уши – их мне обрубили, хотя и не слишком сильно, готовя к боям в былые времена, – потому что Текилой прозвали мексиканскую эмигрантку – собаку непроизносимой породы ксолоитцкуинтли. Та еще стерва. Тварь опасная и бессовестная. Ее шайка бродячих псов контролировала весь оборот костей и мясных обрезков на другом берегу реки, возле нового моста.

– Какой именно?

– Один из ее охранников: такой приземистый, коренастый боксер-полукровка со светлым пятном вокруг одного глаза. Он подкатился ко мне внаглую, а я для затравки спросила, знает ли он такого Красавчика Бориса. Сперва он придуривался, делал вид, что не понимает, о чем речь, а потом сказал так: «Как поработает спарринг-партнером, его и родная мать не узнает».

При этих словах у меня во рту пересохло.

– Он так сказал?

– Этими самыми словами.

– Он произнес слово «спарринг»?

– Ну, говорю же.

– А про Тео – ничего?

– Ничего.

Я погрузился в размышления, и были они безрадостны. И показалось даже, что небо над городом потемнело. Тут я обнаружил в мусоре заветренный ломтик жареного сала очень соблазнительного вида. Сюзи глядела на него с вожделением, но претендовать не решалась.

– Спасибо, – сказал я.

И лапой придвинул угощение ей. Она поглядела на меня удивленно, а потом с удовольствием смолотила.

– Ты – настоящий рыцарь, – сказала Сюзи, с довольным видом виляя хвостом. – Не хочешь ли пошалить немного перед уходом?

И очень непринужденно развернулась ко мне кормой. Я качнул головой:

– В другой раз как-нибудь.

– Ладно. Захочешь – знаешь, где меня найти.

– Да уж знаю. Береги себя, Сюзи.

– И ты, чемпион.

Мне было приятно, что она назвала меня так. Ерунда, конечно, но давно я такого не слышал. Давно уж, очень давно все снова называют меня просто Арапом.

Я все ворочал в голове эти тягостные мысли, когда перед новым мостом произошла неприятная встреча.

Доберман Гельмут с двумя приятелями лежал на тротуаре перед книжным магазином своего хозяина. Магазин называется, кажется, «Убер Аллес»[4] и торгует в основном книгами о Второй мировой, биографиями какого-то Гитлера, который вроде бы уж давно околел, – и прочим подобным добром. Покупатели тут все как на подбор – бритоголовые, в армейских ботинках и пилотских куртках. Поскольку время от времени происходит мордобой, туда регулярно приезжает полиция. Гельмут, как я сказал, принадлежит владельцу, а двое других – еще один доберман и бельгийская овчарка – его клиентам или друзьям. Все трое были привязаны к фонарному столбу, поскольку склонны искать приключений на собственную задницу и устраивать драки. Кто другой обошел бы их сторонкой, перейдя на другую сторону или вообще убравшись в другой квартал. Но кое для кого такое невозможно. Репутация важнее всего прочего. Так что не пристало мне сворачивать с дороги из-за неонацистского пса. Или даже троих. Я сворачиваю, только если грозит встреча с козлами двуногими в зеленых фургонах – муниципальными собаколовами. Тут гляди в оба, потому что эта встреча тебе обойдется чересчур дорого. Но в тот день их было не видать.

– О-о, Арап, какая встреча! Ты – и в наших краях!

Гельмут, заметив меня, поднял голову. Я остановился как раз в той точке, до которой дотягивался его поводок. И даже чуть ближе. Нашли чем пугать.

– Как дела, Гельмут?

– Сам видишь – идут.

– И неужто ни одна еврейская собака тебя пока не порвала?

Гельмут, осмысливая услышанное, уставил на меня свои желтые свирепые буркалы. На ошейнике рядом с жетончиками прививок я заметил свастику. Он был малость глуповат. Я говорил негромко, спокойно, глядя прямо на него и так, чтобы ему были видны мои клыки. Через миг Гельмут обернулся к овчарке.

– Слыхал, Дегрель?… Арап сегодня решил пошутить.

– Но у него ни пса не получилось, – проворчал тот.

Второй доберман рвался с поводка, нагло лез на рожон. Был он тощий такой, нервный, с вытянутой, опасной мордой.

– Наверно, ищет, кто бы его поучил, – прогавкал он.

Я медленно развернулся в его сторону, открывая ему всю панораму, которую предъявляет пес, когда желает, чтобы его не трогали, – уши торчком, губы растянуты, клыки оскалены, взгляд пристальный, тело напряжено и хвост упруг.

– Ищу, – сказал я.

Доберман, наверно, уловил смысл моего высказывания, потому что закрыл пасть и перестал натягивать поводок. Гельмут насмешливо покосился на приятеля:

– Никогда ничего не начинай, если не уверен, что сумеешь докончить, Генрих. Особенно – если имеешь дело с Арапом.

– Ладно, еще повстречаемся, – пообещал Дегрель. – И без поводка.

Желтый взгляд Гельмута скользил по мне с любопытством.

– Это же не твой квартал… Может, чем помочь тебе?

Я посмотрел на него с сомнением. Эта коричневая зверюга опасней, когда любезничает, чем когда угрожает. Но, впрочем, я рассудил, что ничем не рискую, если отвечу.

– Я ищу Текилу и ее приспешников.

– А-а, мразотную сучку – подпольную торговку?

– Ее самую.

Гельмут переглянулся со своими спутниками.

– Редкая сволочь. Эти эмигранты наезжают к нам и ведут себя как дома. Шваль уголовная, все до единого… Подонки. И всем наплевать. Европа катится в задницу, и никому ни до чего нет дела.

– Нам есть! – возмущенно гавкнул Дегрель.

Гельмут кивнул так энергично, что закачалась висюлька-свастика на ошейнике.

– В критические моменты истории, – сказал он, – всегда находится отряд дисциплинированных псов, которые спасают западную цивилизацию.

Дегрель зааплодировал ушами:

– Аминь!

– Подобно нашим пращурам, служившим в Аушвице.

– Или в Дахау.

– Нет уже таких псов в наше время…

– Ни псов, ни сук.

– Честь им и слава.

Все трое вытянулись и вскинули правые передние лапы. Хватит с меня, подумал я и пошел своей дорогой вниз по улице.