хлебавши из очередного неудавшегося похода, а Липа припомнила странную хромую старушку в корчме, где они по пути останавливались, чтобы узнать дорогу, которая слишком часто поглядывала, отвечая, в маленькое ручное зеркальце. Рванули назад, и точно –зеркало оказалось магическим, показывало короткую дорогу куда нужно, и морщинистая старуха, оказавшаяся Бабой-Ягой Костяной Ногой, охотно его уступила проезжающим за шесть золотых. Вот так наш филиал добыл свой первый артефакт.

– Просто случайное везение, – отмахнулся я.

– Второй случай. Мы с Липой отправились за Скатертью-Самобранкой к одному боярину. У него своих денег было немерено, и он приказал своей дворне гнать нас взашей. На конфликт мы идти не решились – а то будут на нас после охотиться всем Тридевятым Царством. Мы разочаровано вздохнули и засобирались к дому. Я иду понурый, опустивши голову, и тут Липочка дергает меня за рукав и говорит:

– Дядя Вова, а что это мальчишка-подпасок как-то необычно играет возле стада коров: вот он есть, а как оденет какую-то потрепанную шапчонку, его вроде и нет? А нас заметил, сразу шапку-то и спрятал. Пошли-ка по лесу его обойдем, подкрадемся, да незаметно присмотримся.

Обошли, присмотрелись. Мальчик какое-то время переждал, огляделся, достал из-за пазухи свою неказистую шапку, одел, и исчез! Я было хотел к нему кинуться с криком:

Малец! Продай за любые деньги Шапку-Невидимку!

но Олимпиада меня остановила.

Не надо горячиться, дядя Вова, а то он сейчас в свою деревню за старшими сбегает, а те как вызнают, что им в руки такая вещь попала, погонят нас хлеще боярина, или такую цену заломят, что три дня после будем им серебро целыми возами возить. Давай-ка я с ним одна по-нашему, по-простому, погутарю.

Подошла, посидела с пацаненком, посмеялись они вместе над чем-то, потом она Камаринского ему сплясала, отсыпала немного серебра и забрала шапку. Так он еще долго ей вослед рукой махал и кричал:

Вовек тебя не забуду! Подрасту, только на тебе, девица-краса, женюсь!

Так наша организация добыла второй артефакт. А мы с Иванычем, сколько вдвоем не ходили, ничем не разжились.

Ну уж тут мне крыть было нечем. Просто из-за гадостности характера, я все-таки пробурчал:

– Не особо уж и красавица… И красивей видали.

– В человеке, Дмитрий, главное не внешняя, а душевная красота, – разъяснил неразумному мне Палыч.– И в этом Липа прекрасна, спору нет.

– Да и эка невидаль, – продолжал грубить я, – зеркальце или шапка. Вот кладенец или самобранка, вот это было бы да!

Тут в наш разговор вмешалась сама девица.

– А в чем же прелесть именно этих артефактов? – поинтересовалась она у меня. – Любой человек с пистолетом, я уж не говорю об автомате Калашникова или гранатомете, убьет витязя с Мечом-Кладенцом с расстояния в десять метров безо всякого труда. Кладенец, это оружие для близкого боя, максимум его действия 3-5 метров. Для современного боя он не более чем декоративная игрушка.

Скатерть-Самобранка накормит за сутки самое большее 10-15 человек, и представляет интерес в силу своей легкости только для мелких разведывательных групп в тылу противника. Впрочем, при дальнейшем улучшении и удешевлении производства сублимированных продуктов, которое уже не за горами, тоже утратит свое практическое значение.

Зато Зеркало, которое показывает все, что творится во вражеских штабах, а также скрытное передвижение их войск, нашим военным нужно просто позарез. А уж Шапка-Невидимка для нашей разведки просто незаменима! Аналогов этого устройства во всем мире ни у кого нет.

– Да они, поди, только в старинных сказках и работают, – все никак не унимался я, – а у нас это просто затрапезная шапка и мутноватое зеркало, и их место в краеведческом музее.

– Отнюдь, – опровергла мои очередные глупости душевная красавица, – оба артефакта действуют выше всяких похвал, и поэтому над Зеркалом вместе с учеными Академгородка трясется полковник Генерального Штаба наших Вооруженных Сил, а в соседнем корпусе наблюдает за действиями группы профессоров полковник Службы Внешней Разведки. Работу обеих групп курирует советник Самого, – тут девица показала указательным пальцем вверх, – и как все понимают, отказа ни в финансировании, ни в предоставлении любых площадей, ресурсов, станков и оборудования для запуска в производство аналогичных изделий от государства не будет. Впрочем, такие вещи необыкновенно ценны и в единственном экземпляре. Словом, работайте, а государство за ценой не постоит.

– Да они это каждый раз говорят, а в результате все равно только пшик получается, – скептически отозвался я о планах нашего правительства. – Вот лично вы, что с этого получите? Еще одну звездочку на погоны, да какую-нибудь мелочь к окладу добавят?

– Да не скажи! – возмутился Палыч, – я на выданную государством за добычу Шапки премию эту квартиру приобрел!

– А я на две премии квартиру в соседнем доме и дорогущую новую модель автомобиля, спортивный вариант! Немецкое изделие, безукоризненное качество соответствует цене! Теперь весело гоняю по Самаре и ее окрестностям.

Под речи о гонках на автомобилях мне вспомнился основоположник марксизма.

– А что же Энгельс на меня полюбоваться сегодня не пришел? Готовит свой Мерседес к новым свершениям?

Липа с Палычем сначала переглянулись, а потом дружно расхохотались.

– А чего я такого сказал? – недоумевал я. – Всего лишь спросил. Вдруг нам потом вместе придется по сказочной реальности бродить. Или он не моего поля ягода? Работает только с Бобром?

Хохот усилился. Как-то паскудно подхихикивал даже сказочный кот. Я окончательно растерялся, не понимая, что послужило поводом к этому нездоровому веселью.

Олимпиада протерла увлажнившиеся глаза просто ладонью и спросила:

– Слушай, Дмитрий, а до нашей сегодняшней встречи ты как меня представлял?

Я не стал врать и вилять.

– Ну постарше и как-то помощней.

– То есть ты должен был встретить не тощую девицу в цветастом сарафанчике, а здоровенную волосатую бабищу, которая бы представилась басом:

– Я лучший боец филиала Олимпиада Потаповна, сводная сестра хозяина здешних лесов медведя Михайлы Потаповича?

– Ну не совсем так…, – попытался отпереться я.

– Так, так, – опять рассмеялась Липа. – А ведь Энгельс-то это я!

– Так он же вроде мужчина! Да еще и немец в придачу!

– А я женщина, и имею в далеких предках поволжского немца Карла Энгельса. Впрочем, после нескольких добавок в нашу арийскую кровь крови моих русских бабушек, прабабушек, прапрабабушек, и, самое главное, моей мамы, мы несколько обрусели, и уже давно пишем нашу национальность «Русские». А почему Энгельс должен быть обязательно мужчиной? Явно и в самой Германии половина, а то и больше, Энгельсов – женщины, немецкие фамилии же не склоняются.

– Ох, не учел! Извини!

– Пустяки, – отмахнулась Липа. – Я и немецкого языка совсем не знаю. А их машины во всем мире за качество уважают, и