и быть любимым. Праздновать, в конце концов. Как мы с тобой, — говорил он.

— И что же мы празднуем? — спросила Наталья, опуская взгляд в бокал, будто пытаясь на дне его отыскать ответ на свой вопрос.

— Праздник душевного равновесия. Осенний бал, — сказал Олег.

— Лишь бы только не равнодушия, — заметила Наталья, вздохнув.

— Ну что ты! — запротестовал Олег. — На празднике нет места равнодушию, — продолжил он. — Сейчас я буду за тобой ухаживать. Такого эскалопа ты не ела давно, уверяю тебя, — наполнял Олег её бокал. — Ты должна его оценить. Но после этого бокала.

— Ты сегодня решил меня споить? — смеялась Наталья; ей сделалось радостно и тепло на душе. Нежданный и странный вечер! Такие, наверно, бывают раз в жизни.

Потом они вместе убирали со стола, касаясь друг друга руками. По очереди принимали ванну. Когда Наталья вышла из ванной, Олег с полотенцем на бедрах жонглировал яблоками и апельсинами.

— Ты ведь хотела в цирк?

— Когда ты так научился жонглировать? — удивилась Наталья, смеясь.

— Сегодня, пока тебя ждал. Оп-п! — наклонился он, подхватив у пола яблоко.

Наталья шагнула к нему и нарушила яблочно-апельсиновую радугу. Фрукты посыпались на пол.

— Я соскучилась по тебе, — прижалась она к его тёплому плечу лицом, щекоча мокрыми на кончиках волосами.

— Вот всегда так. Такой номер испортила, — взяв её лицо руками, сказал он. От рук пахло апельсинами и яблоками, и совсем не пахло красками.

— Я тебя люблю, — сказала она.

— Я знаю, — прошептал он. — А ты всегда будешь любить меня? — голос его дрожал.

— Всегда. — Он осторожно поцеловал её в губы и осторожно отстранил.

— Ещё один смертельный номер. Алле-гоп, — сказал он, срывая с бедер полотенце и оставаясь в плавках. Айн, цвай, драй, — сказал он, сжав зубами кончик полотенца, другой рукой ловко и незаметно для Натальи разлил вино в бокалы.

— Прошу, мадемуазель, — протянул он ей бокал. — За любовь? — вопросительно взглянул ей в глаза.

— За любовь! — тихо отозвалась Наталья.

— Ты сегодня такая нежная и… красивая, — сказал Олег, не отводя глаз.

— Да-а? — переспросила Наталья, не найдя что сказать от нахлынувших чувств.

— Я хочу выпить за… нас, — донеслись до неё долгожданные слова, вернее, не слова, а то, что было за словами.

Тело будто онемело. Медленно-медленно приближались к ней лицо Олега, его глаза, губы. Обнимая её, он осторожно взял у неё из рук бокал и поставил на стол. Бокал перевернулся, и несколько капель образовали красное пятно на скатерти. Пятно некоторое время занимало мысли Натальи, и ещё закатившееся под тахту яблоко, которое почему-то навеяло ей мысли об Адаме и Еве. Она куда-то плыла и падала, увлекаемая Олегом, его руки подхватывали её, мысли путались, и радость раскрывалась в её душе, как бутон…

А потом он уснул. Просто, как засыпают младенцы, насосавшись молока, и спал, так же тихо, как младенец. А она лежала и плакала… Тихо, почти без слёз. Боялась, что к утру будут опухшие глаза, а ведь завтра им ещё ехать в клинику. Не боясь разбудить Олега, закурила сигарету прямо в постели. Он застонал во сне, и рука его случайно упала ей на живот. Рука была тёплая и тяжёлая. Она тихонько убрала её. Всё в нём было чужое, даже его рука, которой она так любовалась несколько часов назад. Он обманул её — он её НЕ любит! Его не было с ней. Его вообще нигде не было! И зачем нужен был весь этот обман? «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в краю далеком, буду тебе чужой…», — мысленно пропела она. Чужая… она ему чужая, и она ему не нужна.

В ней проснулась жалость к себе и злость на кого-то, только не на Олега — что с него взять? — и не на Танечку. Танечку она теперь поняла, с ней было то же самое. Она курила и ждала, когда злость осядет в душе, но злость не проходила.

Сколько ещё женщин поплачет из-за этого пай-мальчика со страдающим лицом? И что же они получат за любовь? Портрет с натюрмортом? Спасибо, дорогой! Нет, всё же она злилась именно на Олега. Откуда только он взялся на её голову?!

Наталья зло затушила сигарету. Спит, как ангел. Да и виноват ли он в том, что не умеет любить? Господи, почему всё так? Неужели счастье — такая недоступная вещь в этом мире? Пусть едет в эту клинику. Может быть, там его научат любить. Но ведь было же, было, всё было у них двоих. Или только казалось?

Неожиданно мысли её перекинулись на работу, на картины…Мелькнула догадка. Она поняла, постигла, наконец, то, что искала в биографии художника и его картинах. Порывшись в сумочке, достала блокнот и ручку. Она больше не обращала внимания на спящего Олега, принялась писать…

Олег всегда мог просыпаться без будильника. Пока он брился и умывался, Наталья хлопотала на кухне. Была молчалива и деловита. Он догадался: она специально встала раньше… Кто разберёт этих женщин! Только ночью она была полностью в его власти. Да полно! Никогда она не была в его власти, это он опять попал под её влияние. Возникло откуда-то раздражение: вечно она заставляет его плясать под свою дудку. Может быть, права мама, вовсе она не любит его, а ведёт как слепого котенка. Нужен ли ему этот эксперимент, засомневался он опять. Но что же делать?

— Поторопись, — позвала Наталья. — Добираться долго. Смотри, какая погода. Наталья была удивительно спокойная и чужая. — Туманище! — выглянул он в окно. Ничего не видно, — удивился Олег. — Но ты ведь не из-за погоды такая?

— Какая? — безразлично переспросила Наталья.

— Наташ, ну чего ты? — попытался восстановить отношения Олег, дотронувшись до её руки. Словно обжёгся.

— Тебе с сыром? — спросила Наталья, никак не реагируя на его прикосновение. Положила бутерброд ему на тарелку.

— Наташ, — начал было он опять.

— Ешь. Нам надо торопиться. — Она скользнула мимо, оставляя облачко духóв.

Запах их почему-то горчил и навеял грусть. Вечно эти нелепые ассоциации, подосадовал Олег на способность своего мозга материализовать из ничего какие-то чувства и ощущения. Впрочем, грусть, наверное, никуда и не уходила. Она так и жила подспудно в нём, только утяжелилась, будто намокла чьими-то непролитыми слезами. Возникло непонятное ощущение тревоги, жалость к Наталье, желание защитить её от чего-то.

— Тебе было плохо со мной?

— Нет.

— Прости, что я такой никчемный, и всем приношу несчастья.

— Брось ты это, — поморщилась Наталья. Ей не нравилось, что он закрывался самоуничижением, как щитом. — Просто ты слишком растворяешься в людях. Они уходят и уносят с собой частичку тебя… Как твоя Танечка,