Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушке тогда было шестьдесят восемь. По нынешним временам совсем немного. Но после похорон она стала ходить, почти задевая носом землю, будто с грузом на плечах. Уход самого близкого и дорогого ей человека просто согнул ее дугой…
Я сохранил от деда две вещи. Первая — это серебряный портсигар с рельефом Медного всадника на крышке и с дарственной надписью от сослуживцев. А вторая — часы «Полет» на пятидесятилетие — золотые, тонкие, механические, тоже с дарственной надписью. Их я с собой из России увез, а награды и орденские книжки до сих пор в Москве.
Глава 3.
Комиссары, вперед!
Мой дед по отцовской линии Иосиф Борисович Невзлин родился в 1909 году в Дубровно. Отец его Борис Соломонович был самым настоящим бедняком: работы постоянной не имел, к тому же был глухонемой. С детства Иосифу приходилось помогать отцу — летом они ремонтировали крыши, а зимой чинили галоши.
На улице соседские мальчишки дразнили Иосифа сыном немого, друзей у него не было. Его мама Песя, Песах, умерла еще в 1912-м, едва ребенку исполнилось три года. В 1922 году скончался отец, и в свои тринадцать Иосиф остался круглым сиротой.
С шести до двенадцати лет Иосиф ходил в традиционную еврейскую школу-хедер, изучал основы еврейской грамоты. Ему пришлось продолжить учебу в детском доме в Смоленске, затем — в детском доме в Вязьме. Но в отличие от Марка Лейкина Иосиф не стал покидать свое местечко, а вернулся в Дубровно и пошел работать на фабрику ткачом. Здесь же началась его партийная карьера. Впрочем, если бы дед услышал такое выражение, то очень обиделся бы: он с детства искренне верил в революцию, в коммунистические идеалы.
После Февральской, а за ней и Октябрьской революции для энергичных молодых евреев — особенно с правильным, пролетарским происхождением — открылись новые пути, новые возможности. Юноши и девушки хлынули из местечек в столицы и крупные города, поступали в советские университеты и институты, устраивались на работу, служили в армии, во флоте, в милиции и даже в ЧК[18]. «Простой русский народ» зачастую с подозрением и неприязнью поглядывал на всех этих выскочек, говоривших со странным акцентом. Но официально евреям не чинилось никаких препятствий: коммунисты провозглашали пролетарскую солидарность и дружбу народов в СССР. Результаты не заставили себя долго ждать: в конце тридцатых годов на многих руководящих постах можно было увидеть молодых энергичных евреев — на производстве, в науке, в армии, в искусстве, в кинематографе… Даже музыку к песне «Широка страна моя родная», в которой были такие слова:
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек! —
написал еврей с Полтавщины Исаак Дунаевский[19].
На фабрике в Дубровно Иосиф вступил в комсомол, позже стал коммунистом. Работал корреспондентом местной заводской газеты. Здесь же, на фабрике, он встретил свою будущую жену Рахиль.
В конце 1931 года Иосифа призвали в армию, а через год направили в военно-политическую школу в Ленинграде. Там обучали будущих армейских политических работников, или, как их еще называли, комиссаров.
Армейский комиссар играл очень важную роль. Он должен был воспитывать рядовых бойцов и командиров в коммунистическом духе и объяснять им политику партии. Должность комиссара появилась впервые еще в XVI веке в армиях итальянских республик, когда армии состояли из наемников — комиссары присматривали за их лояльностью нанимателям. В Красной армии эта должность была введена в 1918 году: на сторону большевиков после революции перешло довольно много бывших царских офицеров, вот за ними и присматривали комиссары. И, безусловно, они должны были также идейно вдохновлять бойцов Рабоче-крестьянской армии на борьбу с мировой буржуазией.
В 1920 году таких комиссаров в армии было уже три тысячи человек.
Вот как о них отозвался Лев Троцкий, один из вождей большевиков и создатель Красной армии: «В лице наших комиссаров… мы получили новый коммунистический орден самураев, который — без кастовых привилегий — умеет умирать и учит других умирать за дело рабочего класса».
Звучит романтически возвышенно. Но такими тогда были представления о смерти — и своей, и чужой.
Самурай не самурай, но мой дед принадлежал именно к тем людям, на которых опиралась советская власть все годы своего существования. И сами эти люди считали себя неотделимой частью советского государства.
Дед Иосиф Невзлин встретил Великую Отечественную войну, служа в артиллерийском дивизионе на Ораниенбаумском плацдарме, расположенном на южном берегу Финского залива и сыгравшем важную роль в защите Ленинграда. И, как и большинство армейских политработников, он вместе с бойцами и командирами прошел через все бомбежки и обстрелы. В 1943 году во время боев его контузило и ранило в ногу. После окончания войны дед вместе со своей частью был передислоцирован в Крым, где занимал партийные должности в различных структурах Черноморского флота.
В 1949 году он получил звание подполковника и вполне мог бы со временем дослужиться до генерала…
Но в годы войны отношение Сталина и его помощников к евреям стало удивительным образом меняться. Парадоксально, но именно в Советском Союзе, который, как утверждалось и утверждается, сыграл решающую роль в разгроме нацистской Германии, уничтожившей миллионы евреев в Холокосте, — начала все более открыто проводиться антисемитская политика. В 1944–1945 годах евреев начали снимать с высших должностей в партии, армии, на производстве, в органах безопасности… В газетах и на радио замалчивались подвиги еврейских солдат и офицеров. Нельзя сказать, что это была официальная кампания. Возможно, причиной было желание угодить разыгравшимся антисемитским настроениям «народных масс»: распространялись слухи, будто евреи не воюют, а отсиживаются в тылу. Бытовой антисемитизм в СССР никуда не делся. Антисемитские стереотипы оказались сильнее объективных фактов: на фронтах Великой Отечественной воевало более полумиллиона евреев, а по количеству боевых орденов и медалей воины-евреи находились на третьем месте после русских и украинцев.
После Победы антисемитизм постепенно стал превращаться в одну из важнейших составляющих идеологических кампаний в СССР. Происходило это закономерно, в ходе общего изменения идеологии коммунистического режима. Началось все это еще до войны, когда выяснилось, что идея всемирной революции утратила свое значение. Сталин все реже стал говорить о ней, на смену интернационализму пришли рассуждения о патриотизме, о русском народе как старшем брате. А 24 мая 1945 года