— И что ты сделала? — чуть не привстав от нетерпения, переспросила Оксана.

— А что бы сделала на моем месте ты?

— Я бы сначала хорошенечко присмотрелась, чтобы не дать промашки, — сузила глаза Бубнова.

— Логично мыслишь, подружка, — подмигнула ей Римма, — вот и я этим занялась. Дефилирую я с подносами, а сама присматриваюсь, не обломится ли мне какого объедка с барского стола. Гляжу: кто из них при подружке, кто — при рюмке, а кто один скучает, и, представь себе, вижу, что в самом углу какой-то лысый дед сидит, причем совершенно один, а вокруг него все эти лбы прыгают. Кто сигареточку протянет, кто зажигалочкой чиркнет, кто вина подольет, а этот старый хрыч сидит нога на ногу, не шевелясь, да на них на всех еще и поплевывает. Ну, думаю, Козлова, вот оно, твое счастье, хватай поднос и забирай его с потрохами, тепленького.

— Так он же старый? — отпрянув, Ксюха облокотилась на ручку стула и недоуменно уставилась в выпученные Риммины глаза.

— Мне с ним что, детей крестить? — возмущенно парировала та. — Если бы я сто лет тебя не знала, подумала бы, что ты ненормальная, честное слово! Да какое мне дело до его лысины? Если ему захочется, я буду с нее ежедневно пыль сдувать, да еще и тряпочкой до блеска полировать, лишь бы не скупился на мои капризы!

Проведя ладонью, увешанной тяжелыми золотыми перстнями, по вздыбленным волосам, уложенным гелем, Римма усмехнулась.

— Знаешь, первые два месяца мне было не по себе, все казалось, что сейчас мой дедушка споткнется, упадет и отправится за черные шторки крематория, но потом я убедилась, что это не дед, а конь педальный, он кого хочешь за Можай загонит, прежде чем сам скопытится.

— Вот дела! — порадовалась за подругу Ксюха. — И что, он женился на тебе?

— А то как же иначе, дожала я его, пескоструйничка моего лысенького, решился, — гордо кивнула Римма. — Не только женился, а еще и квартиру на меня отписал трехкомнатную, и дачку в Ярославской области, и многое другое, — многозначительно подвела итог она, демонстрируя увешанные золотом пальцы. — Жизнь прекрасна и удивительна, Оксаночка, когда есть много денежек, на которые можно удивляться ее красотам. Вот, учись: каждую неделю я в салоне красоты чищу перышки, через день — укладка, продукты — на дом, уборка — прислуга, по вечерам — ресторан, а раз в три месяца — путешествие на песочек, погреть на солнышке попку, и это все за то, чтобы я каждый вечер перед сном, словно иконку, целовала лысину моему кошельку.

— Да… — вздохнула Бубнова, думая о своем бедственном положении. — Это хорошо, когда все сразу и все для тебя одной, а когда нет? — и она с грустью взглянула на Римму.

— Что-то ты невеселая, — протянула Козлова, вглядываясь в помрачневшее лицо лучшей подруги. — Ну-ка, давай, рассказывай, что произошло, будем вместе соображать, как тебя вытащить. А то чует мое сердце, ты сама не осилишь, — и она обвела взглядом убогую обстановку Оксаниного жилья. — Только говори правду, мой Козлов многое может, имей это в виду, дорогая, но ему нужно будет выложить все как на духу, иначе — фигня вопрос, ничего не обломится. И потом, может, и я чего соображу, одна голова хорошо, а две — всегда лучше. Ты вспомни, Ксюх, в Севастополе мы все поровну делили, а дружба с годами, как вино, только крепче становится. Расскажи, почему все так? — и она еще раз окинула взглядом жилище Бубновой.

— Сложно все это в двух словах, долго… — рассеянно произнесла Бубнова, и по тому, как ее пальцы лихорадочно закручивали в плотную трубочку податливую ткань свободного шерстяного свитера, Козлова поняла, что у подруги случилось что-то нехорошее.

— Да я никуда не тороплюсь, мой пескоструйничек раньше вечера меня не ждет, так что времени — пруд пруди, ты начни с чего-нибудь, а дальше видно будет, что и к чему, — моргнула Римма, и ее выкатившиеся глаза остановились на лице Ксюхи, выражая полное желание выслушать все с самого начала и до конца.

— Знаешь что, Римм, давай переберемся на кухню, там теплее, да и кофе смастерим, а то на сухую у меня не получится, — предложила Ксюха.

— Давай на кухню, — согласилась та, вставая с кресла и оправляя на себе шикарный брючный костюм.

— Ничего у тебя костюмчик, — произнесла Оксана, ставя чашки с дымящимся кофе на стол.

— Да и я ничего, — улыбнулась польщенная Римма. Она закинула ногу на ногу, делая вид, что слова подруги для нее не так уж и важны, но Оксана заметила, что на лице Козловой промелькнула довольная улыбка.

— Ты-то ничего, — с нажимом произнесла она, и ее азиатские, немного раскосые глаза вытянулись в две узкие завистливые щелочки, — а вот я — дура, причем, полная и неисправимая, — зло прошипела она.

Подняв глаза к потолку, она дала себе несколько секунд успокоиться, а потом, глубоко вздохнув, начала рассказывать.

— Ты помнишь, когда я собиралась уходить из ресторана к Нестерову, ты мне говорила, что женщина — это сапер и что главное в ее жизни — не ошибиться с первым выстрелом?

— Помню, — кивнула Козлова, держа чашку двумя пальцами и пытаясь отхлебнуть обжигающую жидкость. — Ксюх, это всем известный факт: женщина ошибается только однажды, а потом всю оставшуюся жизнь пожинает плоды того, что получилось.

— Так вот, подружка, меня не только к снайперской винтовке, меня к рогатке подпускать близко нельзя, — ядовито произнесла она, и уголки ее губ поползли книзу. Сверкнув глазами из-под насупленных бровей, продолжала: — Начиналось все неплохо: цветы, прогулки, признания в любви и подарки.

— Вот видишь, — хмыкнула Римма, — задатки у твоего претендента были неплохие, может, где-то произошла осечка?

— Да какая там к чертовой матери осечка? — повысила голос Бубнова, и в ее интонациях зазвучала обида. — Сначала я думала, что этот тюфяк не хочет смущать меня дорогими подарками, потому что мы были с ним на тот момент еще недостаточно знакомы, но потом сообразила, что у него просто-напросто ни гроша за душой нет.

— Ты же говорила, что у него есть какая-то квартира в Москве? — поинтересовалась Римма.

— Не какая-то, а та самая, где ты сейчас находишься, — недобро усмехнувшись, ответила Бубнова. — Не квартира, а хлев!

— Пусть хлев, зато московский, — попыталась утешить ее Римма.

— Тебе легко говорить, у тебя денег — прорва, а мне как быть? — почти крикнула Оксана, и беззаботная улыбка, красовавшаяся на лице Козловой, задергавшись, стала сходить на нет.

— Ты можешь толком сказать, что произошло? — чуть жестче спросила она. — Я что-то запуталась. Если я ничего не путаю, шесть лет назад ты хотела приехать в Москву, выйти замуж, зацепиться за прописку и поступить в институт, так? — она вопрошающе посмотрела на Оксану. — Так какого рожна тебе еще нужно? По-моему, сбылось все, что ты загадала.

— Что сбылось, что, скажи на милость, сбылось?! — крикнула Ксюха. — Жизнь на копейки, тухлый однокомнатный клоповник с видом на помойку? Да к твоему сведению, я здесь еще даже не прописана. Один Бог знает, сколько мне пришлось приложить усилий, чтобы добиться хотя бы этого. В загс я волокла Нестерова, словно свинью на веревке, думала, пупок развяжется, пока доведу, а чтобы выжить из этой конуры его дочь и переехать сюда самой, мне пришлось забеременеть!