Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Скарнес Ян Эгиль. Дата рождения 20.07.1967. Мать Ольсен Метте — дата рождения 23.03.1946, отец неизвестен. Усыновлен в июне 1971 г. Скарнесами Свейном — дата рождения 03.05.1938 и Вибекке — дата рождения 15.01.1942.
По документам выходило, что мальчик попал к приемным родителям в октябре 1970 года. В папке находились и два медицинских заключения. В первом, сделанном в августе 1970-го, говорилось, что ребенок был истощен и имел серьезные нарушения в эмоциональном развитии. Во второй бумаге, составленной в декабре 1973-го, отмечалось значительное улучшение физического состояния — нормализация веса, однако указывалось на многочисленные симптомы так называемых «адаптационных нарушений». Мальчик был беспокойным, гиперактивным, импульсивным и постоянно требовал к себе внимания.
Не надо было обладать мудростью царя Соломона, чтобы убедиться, что главными фигурами во всей этой истории были две его матери — настоящая и приемная. Вопрос был в том, удастся ли их разыскать. И с этим вопросом я отправился в наш с Сесилией кабинет, в котором, несмотря на то что он за нами числился, мы бывали довольно редко.
Первый звонок был в полицию. По моей просьбе к трубке позвали инспектора Мууса.
— Да, я слушаю.
— Это Веум. Есть новости?
— Что вам нужно? — спросил инспектор после короткой паузы.
— Я хотел бы узнать… Вы нашли ее? — И поскольку реакции никакой не было, мне пришлось добавить: — Вибекке Скарнес.
— А-а, Вибекке Скарнес! — протянул он с сарказмом. — Никак нет, Веум. Мы пока ее не нашли. Вы, насколько я понимаю, тоже.
— Нет, пока мне не удалось на нее выйти, и я…
— И слава богу, — перебил он меня. — Тем лучше для вас. Что вас еще интересует?
— Ничего. Пока.
— Ну а раз ничего, то я надеюсь, Веум, что вы теперь займетесь своими делами, — рявкнул он и бросил трубку.
А я стал набирать следующий номер в моем списке. Это был телефон Карин Бьёрге, моей подруги, работавшей в Департаменте регистрации населения. Как-то мне удалось найти ее сестру, которая сбежала в Копенгаген, и даже наставить девочку на путь истинный. С тех пор я могу к ней обращаться за любой помощью, как сказала Карин. А глаза ее при этом светились такой преданностью, что можно было подумать — на мне сошелся клином белый свет. И я не раз пользовался ее любезностью, и она делала все, что было в ее силах, — быстро, четко и старательно. Так что иметь верного друга в таком департаменте — совсем неплохо.
Она быстро выяснила, что Метте Ольсен живет теперь в доме на улице Дага Хаммаршёльда в районе Фюллингсдален, который от центра Бергена отделяет автомобильный туннель.
— Думаю, это многоэтажка, — добавила Карин.
— Слушай, а не поищешь мне еще адрес Терье Хаммерстена? — спросил я.
Через пару минут она ответила:
— Так. Последний адрес — окружная тюрьма Бергена. Но тут нет даты. А вот последнее место регистрации — Мёхленприс, улица Профессора Ханстена. И тут стоит отметка — «аннулировано».
— Ладно, я разберусь, спасибо большое.
После этого я позвонил в собес и нарвался на Беату.
— Ну что там у тебя еще? Послушай, Варг, у меня тут дел выше головы, давай после работы созвонимся.
— Я как раз по делу.
— Ах вот как? — язвительно отозвалась она.
— Да. Мы ищем человека, который, судя по всему, должен быть у вас в базе данных.
— Фамилия?…
— Хаммерстен, Терье. Можешь пробить его у себя?
Она глубоко вздохнула, но я услышал в трубке, как она встала из-за стола, а сразу после этого — звук открывающегося канцелярского шкафа и старательного перелистывания бумаг в толстых папках, как будто стая птиц тяжело захлопала крыльями.
— У него подписка о невыезде без особого разрешения властей.
— А адрес?
— Только доверенного лица.
— И кто же это?
— Метте Ольсен, улица Дага Хаммаршёльда.
— Спасибо. Увидимся.
— Ага. Давай.
— Будь здорова, — сказал я, но она уже не услышала — положила трубку.
Я подошел к окну и выглянул наружу. Снега по-прежнему не было, так что любоваться пришлось на черный, как рукав смокинга, асфальт. Не задерживаясь больше в конторе, я отправился в путь.
В квартире у Метте Ольсен на третьем этаже веселье шло полным ходом. Я услышал это еще на лестнице. На мой звонок открылась соседняя дверь, показалась пожилая женщина в коричневом пальто и серой шляпе. Я было подумал, что она просто собралась выйти из дома, но она окинула меня скептическим взглядом и раздраженно спросила:
— Что, тоже к ним пожаловали?
— Видите ли, я…
— В таком случае потрудитесь передать своим друзьям, что, если они немедленно не прекратят этот шум, я снова позвоню в полицию! Они тут с пяти утра сходят с ума.
— С пяти утра?
— Вот именно. Они разбудили меня, когда пришли. Я этого не потерплю, могу вам твердо это пообещать.
В этот момент дверь Метте Ольсен приоткрылась и музыкальный грохот вырвался на лестничную площадку. В проеме стоял небритый рослый дядька лет сорока, одетый в лучших традициях вечной классики из универмагов «Фретекс», а именно — дешево и сердито. Он попытался сфокусировать на мне взгляд.
— Чево надо?
— Метте Ольсен, — сказал я голосом, полным надежды. Мужик непонимающе уставился на меня. — Хозяйка. Она дома?
— Метте-то? А как же! А чево надо?
— Вы ее охранник?
— А твое какое дело? Ты из собеса что ли?
— Что-то в этом роде. Можно войти?
Вместо ответа он повернулся к комнате, откуда гремела неузнаваемая шведская танцевальная музыка, так громко, что скорее была похожа на пароходный гудок.
— Ме-е-е-етте! — раздался его рев как запоздалое эхо семидесятого года.
— Чево там? — ответил тонкий высокий голос откуда-то из глубины квартиры.
— Тут чувак какой-то с тобой хочет поговорить!
— Ну так пусти его!
Соседка тем временем подошла ко мне так близко, как будто она работала моим телохранителем, и громко фыркнула мне прямо в ухо:
— Вы действительно из социальных служб? Вы, я надеюсь, выставите ее отсюда? Потому что, сами видите, дольше так продолжаться не может.
— Вообще-то я по другому ведомству, — ответил я, но тут человек в дверном проеме повернулся ко мне лицом и кивнул.
— Слыхал, чё она сказала? Давай заходи!
Он даже подмигнул! Клянусь, меня еще никогда так радушно не встречали в подобных местах.