— Да ради бога, Лангеланд. Подумаешь — важность. Он находится в Хаукендалене, в детском центре.

— У Ханса Ховика?

— Да. Вы его знаете?

— Мы с ним старые друзья. Со студенческих времен.

— Ну, в таком случае вы знаете, как его найти. Но пока вы еще не уехали, Лангеланд, скажите, ведь Вибекке и Свейн Скарнес ему неродные мать и отец?

— Откуда вам это известно?

— Не забывайте, где я работаю. Я встречал Яна-малыша, когда ему было года два. Он жил тогда в другой семье.

Он посмотрел куда-то поверх крыши автомобиля:

— Что ж… Отрицать не могу. Но Вибекке и Свейн его усыновили и имеют на мальчика все положенные родителям права. — Он на мгновение задумался, а затем пробормотал: — Ах, да. Я же собирался к Вибекке.

— А ребенок знает, как вы считаете?

— Что его усыновили? Сомневаюсь. Вам надо спросить у самой Вибекке. А почему вы этим интересуетесь?

— Да так… Просто…

— М-да. Ну ладно, я вас покидаю. — С этими словами он кивнул мне, сел в машину, захлопнул дверь, завел мотор и отъехал от тротуара. Автомобиль двигался так тихо, что было слышно, как шуршат шины об асфальт. Я немного постоял, смотря ему вслед, а затем полез в свою тачку.

«Это сделала мама», — сказал он.

Интересно знать, которая из двух.

Ночь выдалась беспокойная. Поэтому утром, когда я встал, я помнил только обрывок сна: на моей кухне сидел мальчик и уплетал бутерброд. Во сне это был вроде Томас, но только шестилетний и с глазами Яна-малыша — кричащими безучастностью.

Я позвонил в Хаукендален и попал на Ханса Ховика.

— У вас все в порядке?

— Малыш проснулся. Они с Сесилией завтракают.

— А мать… О ней ничего не слышно?

— Нет. Хочешь, дам Сесилию?

— Да. На пару слов.

Я подождал у трубки, пока Ханс звал ее к телефону, а потом услышал ее «Привет».

— Как спали?

— Я почти совсем не спала. Мне все время казалось, что стоит мне задремать, как он тут же попытается сбежать.

— Но он не пытался?

— Да нет, конечно. Спал как убитый. Правда, в какой-то момент ему приснилось что-то… страшное. Он стонал и дергал ручками. Но не проснулся. Хотя я присела на край кровати и гладила его по голове.

— А сейчас он как? Сказал что-нибудь?

— Нет. Все такой же отстраненный. Лучше ему не делается, так что следующая наша остановка — детский психиатр.

— Давай еще раз попробуем обратиться к Марианне. Я попытаюсь уговорить ее, чтобы она к вам приехала. А сам тем временем выясню, что с его матерью. Если удастся — с обеими.

— А ты узнал? Это тот самый мальчик, про которого ты говорил?

— Пока нет. Но в списке дел это у меня первый пункт. И самое главное: знает ли ребенок, что он усыновлен? Я, правда, в этом сомневаюсь. Если выяснится, что он действительно не знает…

— То значит, он имел в виду свою приемную мать, да?

— По логике вещей — да.

— А ты полиции рассказал?

— Нет. Пока нет.

— А почему?

— Пока я не уверен, не хочу сбивать с толку следствие.

— Понятно, ведь возможно, это убийство.

— Согласись, больше похоже на несчастный случай.

— Да, но все равно. Дело серьезное.

— До того как я сообщу о словах Яна-малыша, я хочу провести собственное расследование.

— Боже, какая непостижимая тяга к истине, Варг! Это уже переходит всякие границы… Иди в полицию, слышишь? Расскажи им все — они для этого и существуют.

— Я подумаю над твоим предложением.

— Или я сама пойду.

— Дай мне хотя бы несколько часов, хорошо?

— Уговорил, невозможный ты человек.

Я поблагодарил, и мы закончили разговор на том, что я пообещал перезвонить ей попозже — она оставалась присматривать за Яном-малышом.

Я отправился короткой дорогой: срезал угол до Ветрлидсалльменнинген и двинулся мимо Флёйбанен. Погода изменилась: на улице было холодно, морозец так и пощипывал лицо. Облака туго обтянули небо над Бергенской долиной, плотные, как кожа на барабане.

В конторе я зашел к Эльзе Драгесунд. С тех пор как мы виделись в последний раз, ее повысили в должности, но дверь ее кабинета была всегда открыта. Увидев меня, она жестом пригласила войти.

Я сразу перешел к делу:

— Ты помнишь, как летом семидесятого мы с тобой были на выезде в Ротхаугском жилом комплексе? Мальчик там был заброшенный совсем? Мать совершенно пьяная? А потом еще мужчина туда вломился. Помнишь?

— Да, — кивнула она не совсем уверенно, — припоминаю… Много подобных случаев было.

— Парнишку отдали приемным родителям, а те его усыновили.

— Ну да… что-то такое…

— Его звали Ян-малыш. В свидетельстве о рождении — Ян Элвис.

— Точно-точно! — улыбнулась она. — Вспомнила.

— У тебя случайно нет документов о его усыновлении? Мне кажется, мы с ним снова встретились и, похоже, в гораздо более серьезной ситуации.

И я рассказал ей о том, что произошло, рассчитывая на ее опыт и помощь: двадцать лет в службе охраны детства научили ее сохранять хладнокровие в любых обстоятельствах.

— Так вот оно что. «Это мама сделала». Он именно так и выразился?

— Да.

— Переговори с Катриной. Она найдет для тебя документы, но… Скажи, а что ты, собственно, хочешь выяснить?

— Прежде всего, тот ли это мальчик. А во-вторых… — Я пожал плечами. — Вообще-то, конечно, это дело полиции.

— Вот именно. Думаю, что в любом случае нам не стоит вмешиваться в расследование.

— Ну да, — неуверенно согласился я, поблагодарил за помощь и отправился к Катрине Лейвестад, которая сидела тремя кабинетами дальше.

Катрина была светловолосой красоткой, которая к работе относилась пока еще с таким же энтузиазмом новичка, как и я в 1970 году. Она не знала слова «нет», по крайней мере в том, что касалось работы. Было бы неплохо, если бы и в личном общении она была так же безотказна, но в этом у меня пока не было случая убедиться.

Она быстро отыскала нужную папку в шкафу с архивными документами и положила ее передо мной на стол.

Что ж, никаких сюрпризов там не было. На мгновение сердце у меня в груди ухнуло вниз, как свинцовое грузило в мутной воде, — я был прав: это он.

Бумаги были составлены бюрократически сухим языком. Первое, что сразу бросилось в глаза, — это новое второе имя мальчика.