До болот было не так уж далеко. Сначала она добралась до тростниковых зарослей и стала пробираться дальше, раздвигая тонкие стебли. Они были высокие и перистые. И отвратительно пахли. Она брела вдоль берега, ботинки громко чавкали. Она слышала, как бурлила здесь жизнь, слышала улиток, крики сидевших в гнездах птиц, изредка вой ветра. Наверное, здесь можно встретить и пауков, и каких-нибудь пиявок, в деревьях, должно быть, прячутся летучие мыши. Из двух сестер это она, Мэдди, всегда была трусихой, это она плакала, когда оставалась одна, не умела ни приготовить еды, ни постирать, даже не могла застегнуть пуговицы на тяжелом зимнем пальто. Боялась густых кустарников и крабов, которые могут укусить за палец. Но сейчас она ни о чем таком не думала.

Конечно, пришлось идти довольно долго, но она нашла то место, где, как мама сказала, живет голубая цапля. Она одолела эти ужасные кустарники — и вот пожалуйста, стоит под большой ивой, в ветвях которой находилось гнездо цапли.

Под пальто на ней была надета только голубая ночная рубашка. Девочка сбросила ботинки и стала карабкаться на дерево. Она умела хорошо лазать по деревьям и была гораздо крепче, чем казалась. Но пока Мэдди добралась до гнезда, силы оставили ее.

Раньше она думала, что оно из травы и мха, а оно оказалось сплетенным из серебристых и черных веток. Гнездо было пустым, и девочка забралась в него. Если оно свалится на землю, то она упадет тоже и сильно расшибется. Но ветки выдержали ее вес. Мэдди очень хотелось узнать, правду ли им сказала мама: заботится ли о ней цапля. Цапли ведь обязаны хранить верность, такова их природа.

Когда она проснулась, едва смогла разогнуть ноги, так они затекли от долгого сидения на дереве. На локтях и коленках виднелись красные следы от укусов каких-то жуков. Светало. При первых лучах солнца она вдруг услыхала далекий голос, он показался ей похожим на голос сестры. Мэдди глянула вниз, на болотную пустошь, и увидела, что далеко на мелководье стоит Элли. А совсем рядом с ней голубая цапля. Легко было догадаться, что девочка боится птицы и что птица боится девочки, но это не имело никакого значения Элли подошла так близко, что могла бы прикоснуться к цапле, а та не улетала. Но вот птица расправила крылья и взлетела. Девочка подняла голову и помахала ей рукой и увидела на дереве Мэдди. Конечно, светлые волосы старшей сестры были точь-в-точь такого цвета, как тростник. Потому-то цапля и выбрала ее.

Пол не пришел на следующий день в «Лайон-парк», хоть она и оставила ему сообщение на автоответчике, в котором намекнула, что намерена позвонить Элли и во всем ей признаться. Прибегла, так сказать, к угрозам. Но ей было безразлично, насколько глубоко она пала. Портье она уведомила о том, что ждет посетителя и что следует позвонить ей, как только он явится. С трудом поборола желание заявить, что человек, которого она ожидает, ее муж, но солгать так нахально не осмелилась.

Итак, Мадлен сидела в душной комнате и ждала, ждала… Ждала до тех пор, пока у нее не началось головокружение. Тогда она вышла из отеля и отправилась бродить по Лондону. Вернувшись, пообедала в номере и снова принялась ждать хотя бы телефонного звонка. Между делом выпила бутылку вина и улеглась спать, когда было еще светло. И снова ее разбудил шум в коридоре. Тот же спор двух голосов, тот же мужской крик. Вскоре, однако, все стихло, она решила принять душ, но тут обнаружилось, что из крана течет исключительно холодная вода, а горячая появляется только время от времени. Мыло было комковатым, и пахло чем-то вроде лизола. Кое-как вымывшись, она вышла из ванной комнатки, обернулась полотенцем и улеглась в кровать.

Было почти одиннадцать часов вечера, когда он наконец-то явился. Портье даже не удосужился сообщить ей о приходе посетителя, Пол просто поднялся к ней в лифте. Кто угодно мог оказаться на его месте, хоть лондонский городской сумасшедший, хоть серийный маньяк-убийца.

Он постучал в дверь и позвал ее по имени. Минуту — не меньше Мадлен заставила себя не двигаться, не обнаруживать свое нетерпение. Даже перед самой собой. Пусть он пострадает. Пусть подождет.

Пол постучал опять. И Мадлен медленно направилась к двери. Из одежды — по-прежнему только полотенце.

— Боже, кого же ты ждешь? — сказал Пол и рассмеялся. — Привет, сестричка.

Он начисто обрил голову и сбросил вес. Выглядел страшно тощим, одни кости и кожа.

«Отлично», — подумала Мадлен, очень надеясь, что он страдает по меньшей мере так же, как она. И сожалеет о браке, в который имел неосторожность дать себя втянуть.

— Ты почему-то не писал мне, даже не позвонил…

Женщина изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал легкомысленно. Но не получилось, выходила сплошная патетика, как раз то, что она терпеть не могла. Но Пол ничего не заметил. Казался рассеянным и каким-то отсутствующим, глаза затягивала странная пленка, будто у него был конъюнктивит.

— Но ведь мы с тобой чужие люди, Мэдди, и ты сама это знаешь. Пусть так оно и останется. Если ты снова будешь мне звонить, я тебе не отвечу.

— Мне так жаль Элли, — проговорила она. — Правда, жаль.

— И мне, — кивнул Пол.

— Ты всегда был таким отъявленным эгоистом?

— А ты?

— Если я ей все расскажу, она не поймет тебя. И никогда не простит.

— Да, не простит. — Опять тот же кивок. — Тебя тоже.

— Может быть, это я не прощу.

Не сказав больше ничего, Пол развернулся и пошел к лифту.

Она ничего для него не значит. Мадлен принялась одеваться. Чувствовала себя разбитой и печальной. Спустилась в ресторанчик при отеле, он был почти пустым. Лишь один немолодой человек пил в баре и какая-то пара смеялась, сидя за столиком. К Мадлен подошла официантка и объявила, что уже время закрывать ресторан, но она наврала ей, что только что прилетела из Штатов и не успела пообедать. Тогда официантка принесла ей салат и пирог с начинкой. Подала и вино «Пино гриджио». В зале было довольно прохладно, но Мадлен все еще задыхалась от жары.

— Пирог вкусный? — поинтересовалась официантка.

Он показался Мадлен совсем черствым, но салат был неплохой, а вино и того лучше, потому она кивнула:

— Неплохо.

Пообедав, провела в ресторанчике еще почти час, попивая вино. Когда наконец поднялась, чтобы уйти, в зале оставались только бармен и пожилой господин. Смеявшаяся пара и официантка уже ушли. Мадлен поднялась на седьмой этаж в лифте и, едва выйдя из него, тут же заблудилась. И только долго проплутав, она нашла наконец свой 708-й номер. Отпирая дверь, лениво подумала, есть ли на этом этаже другие постояльцы. По крайней мере, по дороге ей не повстречался ни один человек. Выключила неисправный кондиционер и распахнула окно. Комнату наполнил городской шум, залетевший ветер оказался сухим и пыльным. Не сняв платья, она улеглась на кровать.

Отец оставил их, когда девочкам было одиннадцать и двенадцать лет, как раз в то время, когда мать проходила курс химиотерапии. Он снял дом в городе, примерно в трех милях от побережья. Мать сказала, она не винит его. Объяснила им, есть люди, самой природой неприспособленные примириться с болезнями; одна мысль о больнице вызывает у них головокружение. Но дочери не поверили ей. Если у их отца и кружилась от чего-то голова, то только от его собственных эгоистических поступков.