А не успело поместье за лесом скрыться — накинулся как коршун, начал руки ремнями вязать, сундучок открыл — а там!.. Плети, ножи, щипцы всякие, боже, страху натерпелась, поняла к кому попала, — десять лет уже по всему графству то там, то тут находили изуродованные трупы молоденьких дев, узнать невозможно, взглянуть страшно, лучше сразу умереть, чем перед смертью такое вытерпеть. Хотел он ей кляп в рот сунуть — а она возьми да заговори. Постаралась на славу — само чудовище Элие и руки развязало, и себя связать дало, и петельку на шею приладить, а другой конец к лошадям привязать. Вывела его Элечка на дороженьку с лошадушками, как дитя сонного, да и шлепнула по крупам с оттяжкой. Одним трупом изуродованным при дороге больше найдут. Даст Единый — последний…

Себя не помня, брела долго, куда — не знает, а как силы кончились — села на дорогу и заплакала.

Элия оказалась умелой, задорной, ягод насобирала, огонь развела, обмылись, обсушились, перекусили чем лес послал и пошли дальше, не сворачивая. Дело к ночи, трактир найти бы, поесть да поспать как люди.

А по дороге и Джурайя неожиданно для себя разговорилась — и про дар-проклятие свое, и про сватовство горемычное.

— И чем тебе де'Карри не угодил? — изумилась Элия. — Были у нас проездом его люди из дворни, граф их у себя разместил да расспрашивал, а потом они пошли девок наших на сеновале валять, кто не против. Так даже среди гвардейцев насильников не было, все полюбовно решали. А уж как о графе рассказывали — как об отце родном. Суров говорят, несдержан, это не отнять. Зато справедлив, как сто Поднебесных мандаринов.

Джу долго хмурилась, закусив губу, и наконец решилась:

— Да не в графе дело, а в даре моем. Цень говорит, если девственности лишусь, выплеск меня убьет. Или дар выжжет. И буду я либо телом бездыханным, либо пустышкой никчемной. Согласись, одно другого не лучше. А я в город иду — в соседнее графство. К любому магу — к самому захудалому, — только бы в ученицы. Ученика дипломированного мага тронуть никто не посмеет. А мне с этим проклятием только в маги и можно, да и противно мне — долг-то супружеский исполнять. Сожгу похотливого старичка в первую брачную ночь, а потом меня на костре сожгут. И не спросят, кто виноват.

Солнце уже садилось — было слышно, как стрекочут цикады в траве…

— Эль, ты что ЗАМОЛЧАЛА?!

— Ой, Джу… Не знаю, что и сказать. Первый раз в жизни. Я тебя ни за что не брошу. Ты мне как сестра теперь, если с тобой что случится — не прощу себе!

«…Ничего себе!!! Это она, Элия, оказывается, меня опекает! А я-то, дура, думала — я ее, бывает же такое. Не буду подруженцию разочаровывать. Я ведь тоже для себя решила — пока в хороший дом ее не пристрою, вместе будем пробиваться. Благо сваты в руки кошель сунули — на дорожные расходы, благо я его СРАЗУ к котомочку пихнула. Думаю, хоть на трактир-то хватит, а о том что будет завтра — подумаем завтра…»

Впервые в жизни у Джу была подруга. Странные, незнакомые ей раньше струны души затрагивала эта девушка с голосом русалки. Раньше, в прошлой жизни, ей не довелось испытать родства душ. Мать на себе одной зациклена, отец все больше прятался: или внутри себя, или в земляночке с настоечкой. Со сверстницами не сложилось — скучна и однообразна была их жизнь, наполненная скучными и однообразными маленькими радостями и игрушечными несчастьями, да и побаивались ее и сторонились. А вот мальчики… Пока детьми были — лучшие друзья, братья названые, вместе без портков купаться, вместе огород чужой разорять, вместе в амбаре страшные сказки Ценя слушать, которые Джу навострилась рассказывать страшным голосом, а со своей бледной рожицей да с костлявыми руками, страшные тени при лучине отбрасывающими, даже самые стойкие, бывало, не могли сдержать вскрика, когда рассказчица неожиданно выкрикивала, протягивая в их сторону скрюченные пальцы: «Отдай свое сердце!» А как повзрослели, интересы общие на задний план отошли, занялись парни взрослыми делами — дело семейное вести, работу выполнять. Кто в город подался — подмастерьями, школярами или в войско нанялись. А Цень — Цень учитель. Мастер. К нему у Джурайи было особое отношение. По-женски она его опекала в ведении хозяйства и в то же время, раскрыв рот, внимала всему, что он говорил. Джу училась у него, не только когда он УЧИЛ, а постоянно, наблюдая за ним, подмечая мелочи, не заметные равнодушному взгляду. Может быть, поэтому она так остро ощущала сейчас вынужденную разлуку. Учитель подсказал бы, куда ей идти, что делать, кого просить, а кого сторониться. Может быть, поэтому она так прикипела душой к своей неожиданной попутчице, словно пытаясь заполнить образовавшуюся где-то под сердцем пустоту.

«…Как из-под земли выскочил! Трактир, из трубы дымок, МЯСОМ пахнет!!! Стоп, а вдруг ищут? Элька хоть и говорит — искать не будут, невелика потеря, а все же боязно. Потеря-то, может, и невелика, зато гордость графская, да не дай Единый, паладдинова, затронута по самое ого-го. Ищет, скорее всего. Только уже не жениться, а на кол посадить, или в Горелых выселках голову на воротах повесить, чтоб другим неповадно было. Мужики — они и так неуравновешенные какие-то, а в таком-то возрасте преклонном — и до маразма недалече. А в трактир надо, желудок к позвоночнику прилип, в животе баталии — Элька думает, что я ей отвечаю, а это он урчит… И чего во мне тот маг сопливый нашел такого необыкновенного, на бабу-то не похожа. Стоп. Не похожа. На бабу не похожа! Это ведь и вправду выход, да и учитель Цень говорил: „Не можешь изменить себе — измени себя!..“».

— Элька, я на парня похожа?

Наверное, это было неожиданно — Элия стоит с открытым ртом, на полуслове поперхнулась, проморгалась, сглотнула:

— Ну-у-у… Э-э-э… Ну не-е-т. У тебя прическа вон девичья, лицо гладкое, кость тонкая. Не. На парня не похожа. А вот за мальчишку — сойдешь. Только волосы стричь придется — а нечем.

— А ножом сможешь?

— А есть?

— А то!

И как чародей — р-раз! — и достала из голенища мягких охотничьих сапожек хорошо заточенный обоюдоострый нож-бабочку. Ценев подарок. Чтоб по темноте не боялась домой возвращаться. Вообще-то когда она по темноте домой возвращалась, даже собаки гавкнуть боялись — а ну как испугается и спалит к едрене фене? Но у Ценя свой взгляд на мир, и Джу спорить не стала, подарок приняла с благодарностью, а потом до седьмого пота тренировалась из сапога незаметно доставать, одновременно лезвие выкидывая. Пригодился подарочек, выручил. А вот как выручил, того знать Ценю не следует. Осквернила она священное оружие гильдии Воров, ничего не скажешь.

Элька кромсала волосы Джурайи ножом, пытаясь придать патлам какое-то благородство и аристократизм.

«На крестьянина я точно не потяну, — размышляла Джурайя, — а вот на отпрыска обедневшего дворянского семейства — вполне. Среди них таких сухостоев, как я, навалом. Стоит такой фитилек с мамашей и папашей на ярмарке возле оружейных рядов, в какую руку меч взять, не знает. Да если б знал — все равно не взял бы, потому что неясно, кто кого толще — меч или дворянчик».

— Ну все… вроде… Джу, а ты на эльфа похожа! На хорошенького. Картошку не забудь! — И прыснула в ладони.