– Это дьявольщина какая то, – прошептал Юлиус Корнелиус.

Он сел у стены, твердо решив больше ни во что не вмешиваться. Ему хотелось уйти, но за дверями его с расспросами ждали венецианские посланники. Как им можно было объяснить, что три стрелы извлечены. Как объяснить, когда они не слышали ни единого крика, ни стона, ни проклятия.

А девушка продолжала смазывать, сшивать и опять смазывать раны. По всей видимости, это доставляло ей если не радость, то, во всяком случае, удовольствие. Странное удовольствие. Иногда раненый и его помощница переговаривались между собой. Но это был неизвестный лекарю язык. Но нет, не дьявольский. Скорее схожий с тем, на котором говорят люди, живущие в северных лесах Германии или Дании. Пусть болтают, лишь бы все это поскорее закончилось.

Закончилось, и можно было бы выпить огромный бокал вина. Найдется, скорее всего, такая радость у благодарных Аттона Анафеста и Пьянцо Рацетти. А может и у этого высоко задирающего нос герцога Санудо. Уж они должны отблагодарить Юлиуса Корнелиуса. Ведь он смог спасти…

Стоп. Спасти? А эта проклятущая стрела в животе?

В свете безопасных светильников Юлиус Корнелиус увидел оголенный торс мужчины, правое плечо и предплечье которого были туго перебинтованы полосами из выбеленной льняной ткани. Такая же повязка была и на оголенном бедре.

– Я готов разрезать твой живот, – твердо произнес лекарь.

Раненый тяжело вздохнул:

– Мне нужно подумать. Я должен отдохнуть. Совсем немного. Совсем.

Юлиус Корнелиус облегченно выдохнул. По крайней мере, некоторое время можно было ничего не делать. И это было замечательно. Можно усесться на краю лежанки, и, опершись на стену, прикрыть глаза. Так он и поступил.

Но только Юлиус Корнелиус прикрыл глаза (во всяком случае, ему так показалось), его тут же потрясли за плечо. Не смотря на то, что разбудившая его девушка премило улыбалась, лекарь готов был разрядиться громким проклятием. Но тихий голос раненого заставил замолчать.

– Лекарь, вы видите наконечник стрелы? Я протолкнул стрелу. Теперь возьмите клещи и потяните. Наконечник должен легко отделиться от древка.

«Протолкнул стрелу. Через собственные кишки, мышцы, кожу. Проклятая Венеция! Куда ты меня направила? Чем прогневал я Господа, что переживаю все это? Зачем ты послал мне этого… Этого…».

Юлиус Корнелиус так и не решил кого «этого». Он с гневом на самого себя отбросил всякие мысли, и с жадной решимостью покончить все это как можно скорее выхватил из парующего котелка клещи. Благо его руки были защищены замшевыми перчатками, которые лекарь, как особое, как и берет, отличие доктора медицины, от всяких там других людей, не снимал даже летом. Не дав остыть странному на вид металлу инструмента, Юлиус Корнелиус с готовностью повернулся к раненому.

Теперь лекарь увидел спину этого необычного человека. Увидел и отшатнулся. Ему никогда еще не приходилось видеть столь широкой спины со столь явно выступающими узлами мышц. Но не от этого вида отшатнуло лекаря. На этой широкой спине не было места, даже в два пальца шириной, на котором не присутствовал шрам. Эту спину многократно и с особым старанием били батогом, секли плетью, кромсали тонкой цепью и рубили железом. Во многих местах рассеченные мышцы срослись в жуткие бугры, в других – они отсутствовали вовсе, образуя ужасные ямы.

– Вы видите наконечник? Потяните за него, – напомнил раненый.

Ему, по-видимому, было неприятно, а точнее больно лежать на правом израненном боку. Но это было необходимо, так как он проталкивал стрелу неповрежденной левой рукой.

«Господи, верую в тебя и в твои деяния», – взмолился Юлиус Корнелиус и с усилием схватил клещами окровавленный треугольник кончика стрелы.

Все же ему не пришлось прилагать значительных усилий. Через мгновение лекарь уже рассматривал ненавистный кусок железа, а уже в следующее обессилено смотрел на окровавленное древко стрелы, которая левая рука этого странного человека извлекла из раны.

Блистательный герцог Санудо очнулся едва небо начало светлеть. Именно очнулся. От пережитого и множества вина его тело было вялым и болезненным. Он совершенно не отдохнул. Для отдыха нужен сон. Но тот не мог достучаться в бессознательное тело, мозг которого пребывал в жестоком плену коварных винных паров. Пребывал он и сейчас.

– Вина, – не поднимая головы, тихо произнес Джованни Санудо.

Но вина никто не подал.

Герцог с трудом поднял голову и мутно огляделся. Его большое тело так и осталось в роскошном кресле. Никто не решился тронуть его, чтобы перенести вниз в капитанскую каюту. Это только усилило его гнев. Раздался зычный, густой, с характерной хрипотцой голос.

– Эй, мерзавцы! Дети тупых ослиц, глупых овец и грязных свиней! Весла на воду! Живее, живее!

Еще не утих грозный крик герцога, как раздались свистки комита Крысобоя и его помощников. Галера вмиг очнулась (ибо сон на море всегда был бессознательным), зашевелилась сотнями тел и загудела, как потревоженное осиное гнездо.

– Вина, – опять взревел властелин галеры.

Теперь его услышали. Но это уже было поздно. Настроение герцога испорчено на весь день.

Первым, от пинка ноги, отлетел к фальшборту мальчонок, подавший большой бокал вина. Далее зуботычины отведали трубачи и знаменоносец, которые на ходу застегивая камзолы, поднимались по лестнице, чтобы занять место возле хозяина. Затем Джованни Санудо стремительно прошел до середины куршеи и столкнул с нее на головы гребцов старшего над палубными матросами. А на носу галеры кулак герцога у своего носа понюхал старшина арбалетчиков.

Так же стремительно Джованни Санудо вернулся на свое резное кресло. Здесь он опять осушил бокал вина и почувствовал прилив сил. Он могущественный как бог. Его боятся как дьявола. Он в несокрушимой силе. С ним Арес и Марс, которые никогда не спят и не отстают от своего владыки ни на шаг.

Даже старшина арбалетчиков, которого все звали не иначе как Адпатрес[23], при всей его буйной строптивости вынужден вынюхать кулак повелителя. Не уступая ни в росте, ни в силе герцогу, убивший сотню людей (при этом непременно приговаривая Ad patres), этот грозный вояка не смел перечить Джованни Санудо, ведь за его спиной всегда находились два великолепных воина. С одним из них старшина арбалетчиков еще бы смог потягаться. Но против двоих шансов у него не было. А эти двое никогда надолго не разлучались, как и не отходили от своего хозяина. Да и где он найдет столь щедрое вознаграждение за свою службу. Герцог наксосский умеет ценить истинных мастеров. Во всяком ремесле. Особенно в воинском.

– Трубы, сигнал! Барабан, такт! – прокричал Джованни Санудо.

Над его ухом тут же пронзительно зазвучали трубы. На носу галеры гулко отозвался большой барабан.