– Дорогая! – он сжал ее маленькие ладошки в своих огромных медвежьих лапах. – Завтра должна приехать делегация из Византии. Ты ведь знаешь, что с ними делать. Я так надеюсь на твою помощь. Мне нужно уехать сегодня же вечером. Сейчас же. Прощай!

Генрих целомудренно поцеловал жену в щеку и почти бегом удалился. Анна, признав за собой очередное поражение в этой борьбе за внимание мужа, призвала Готье Савуара.

– Готье, я снова к вам. Вы – мой спаситель, моя опора, мой учитель…

Епископ замахал на девушку руками, стараясь остановить этот поток благодарности. Для него наградой было просто видеть ее каждый день, чувствовать тепло ее тела, вдыхать аромат. И при этом не сойти с ума. Он пытался сбежать от нее. Уехать в самую дальнюю епархию, уединиться там, забыться в умерщвлении плоти, но неизбывная тоска, которая была хуже всех мук ада, гнала его обратно. Быть ей просто другом и наперсником – ничего более Готье и не желал.

– Дорогой мой, завтра я должна принять высокопоставленных гостей из Византии. Король полагается на меня. А я – на тебя. Расскажи мне все, что ты знаешь об их политике, притязаниях, врагах и друзьях. Что им надо от Франции? И что мы можем получить от них? Я должна тщательнейшим образом подготовиться к встрече и прорепетировать все с тобой. Даже если на это уйдет вся ночь.

– Византийская империя – уже не та могущественная держава, которую мы когда-то знали. Уже несколько лет ею управляет женщина и ее любовники. Дочь последнего императора Константина – Зоя.

– А почему так случилось? Разве женщина имеет право взойти на престол?

– К сожалению, Константин вовремя не удосужился обзавестись наследником, поэтому его средней дочке пришлось в достаточно зрелом возрасте – 50 лет, выйти замуж. Но Зою больше интересовала косметика и алхимия. Чтобы продлить свою молодость, она ночами просиживала над всевозможными снадобьями и, наверняка, не раз призывала дьявола в помощники.

Готье даже плюнул, настолько ему был противен подобный тип женщины: самовлюбленная, эгоистичная, созданная на потребу сатанинским замыслам.

– И как жила она в разврате, так и мужья ее все имели любовниц и вскоре вымирали, как мухи. Кого утопили, кого отравили, кто сам от водянки скончался. Константин, который Мономах, последний муж, самым мудрым оказался – он Зою не трогал, и она ему жить не мешала. Но того, что натворила эта женщина за годы правления, так просто не соберешь. Разрушила, подточила. Одна труха осталась. Нечего нам ждать от Византии.

Конечно, Готье готов был провести с Анной не только ночь, но и всю свою жизнь. Простым прислужником и рабой. Они часто сидели так бок о бок в разговорах и раздумьях, пока пламя свечи не исчезало совсем. Тогда ночь вступала в свои права, и Анна еще долго без сна лежала в холодной пустой кровати, раздумывая о своей жизни, вспоминая детские мечты и надеясь, что Бог сохранит ей короля.

– Пусть он вернется живой и невредимый. Пусть он потом снова убежит от меня. Но пока он жив, жива и моя надежда. Надежда на нормальную супружескую жизнь. На любовь. На детей, – так молилась Анна, засыпая.

Анна запечатала письмо и отдала слуге.

– Передай русским купцам, что ждут у дверей. Они знают.

Слуга поклонился и вышел. Вместо него тут же без стука по-свойски вошла Агнесс, держа в одной руке поднос.

– Я сегодня, моя госпожа, вместо прислуги. Перехватила вашу бойкую девчонку Сюзетт. Ну что за прелесть эта малышка! Надо бы ее поскорей выдать замуж, а то как бы не натворила чего. Она, знаете ли, почти как наша Берта, – Агнесс поставила поднос с завтраком на стол и, подойдя к Анне, начала расплетать ее косы, ни на минуту не прекращая болтать. – Сегодня опять будете делами государственной важности заниматься? А то бы съездили с нами прогуляться. Погода – чудо как хороша. Герцог де Блуа спрашивал, не больны ли вы, – прибавила Агнесс зачем-то шепотом.

Анна выглянула в окно. Яркое осеннее солнце было совсем не жарким. Оно лишь не давало замерзнуть, освещая радужным светом все вокруг: деревья с обилием разноцветной листвы, полупрозрачные паутинки с непросохшими капельками ночного дождя и лица людей, довольно подставляющих себя под уходящее тепло.

– Агнесс, помните городок Санлис? Когда я только приехала в вашу… нашу страну и провела там несколько восхитительных недель, полируя свой французский язык и манеры вместе с вами и Бертой.

– Конечно, помню. Это были мои последние счастливые дни перед замужеством, – ответила Агнесс, перевязывая королевские волосы зеленой лентой – в цвет платью и туфелькам.

– Можем мы так устроить, чтобы снова поехать туда?

– Всем двором или инкогнито?

– Я бы не хотела создавать лишнего шума…

– Я все поняла, моя госпожа. Не надо ничего объяснять. Вам тоже нужен отдых. Вон какая бледная стали.

Ей это и ее старая нянюшка твердит. Все зубы у нее выпали. Волосы побелели, как снег. Почти не выходит из своей коморки. Только Анна иногда еще ее навещает. Обнимутся они, и начинает старушка плакать:

– Уж на кого они тебя, мой светик, отправили сюда, в чужую сторону. Ни обогреть, ни приласкать-то некому. Басурманы проклятые. Девки, тьфу, все наружу вываливают. Стыда не знают. А ты, моя девонька, не смотри на них, примера не бери. Мужчину так только в кровать заманить можно, но не в сердце.

«Ах, нянюшка, мне хотя бы в кровать. Может тоже нарядов пооткровеннее нашить? Да что с того толку? Не увидит мой муж меня в них. В его глазах только кровь да блеск доспехов».

Под покровом ночи три фигуры, закутанные в темные плащи, вскочили на коней и, сопровождаемые лишь несколькими доверенными охранниками, унеслись прочь из Парижа.

Утром Готье получил записку:

Готье с Анной, как обычно, прогуливались по саду. Она наклонялась и собирала последние опавшие листья. Потом снова задумчиво роняла их на землю.

– Санлис – это родовое владение династии Капетингов. Здесь погиб последний король из рода Каролингов – Людовик Ленивый.