– Я не думаю, что сутенеры столь сентиментальны, – заметил Миша. – Ему наплевать на поминки.

– Допустим. Тогда еще одна версия. А если отец возненавидел дочь проститутку? О происшедшем мы знаем только со слов Гребенкина. Его с дочерью видели автомобилисты. Но они совершенно теряются во времени. Сколько прошло минут, с тех пор как девушка зашла в подъезд и упала с крыши? Что в это время делал Гребенкин, оставался ли он во дворе – они даже этого не помнят. А после того, как труп упал на крышу машины, вообще полный шок. Как быстро появился Гребенкин? А вдруг это он столкнул Катю и спустился на лифте?

– Гребенкин угрожал поквитаться с сутенером…

– Это укладывается в версию слепой мести. Он наказал и опозоренную дочь, и ее совратителя.

– Гребенкин похож на простака, а не на ловкого мстителя.

Елена Павловна кивнула, оценила получившийся рисунок и вздохнула:

– Сплошные вопросы.

– Без вопросов неинтересно.

Перед тем как уйти, Головастик кивнул на фотографию, стоявшую в рамочке на столе следователя:

– Вам куклу оставить? Для дочери.

Петелина посмотрела на снимок, на котором Настя была запечатлена первого сентября в первом классе – с букетом и шикарным бантом.

– Ох, Миша. Она куклы на игру в керлинг заменила. Пупсам двадцатикилограммовые камни теперь предпочитает, – улыбнулась Елена.

На столе затренькал рабочий телефон. Эксперт вышел. Следователь взяла трубку и услышала вежливый вопрос:

– Елена Павловна?

Петелина обрадовалась, узнав голос патологоанатома Ивана Ивановича Лопахина. Она не знала точно, сколько ему лет, но была уверена, что он резал трупы и писал заключения для следователей, которые давным-давно вышли на пенсию. Как поговаривал ироничный Лопахин: «Даже самый лучший хирург мне в подметки не годится. Я не получил ни одной жалобы от пациентов».

– Иван Иванович, только что о вас вспоминала.

– Помяни черта, он тут как тут. Порой мне кажется, что я работаю в его приемной.

– В таком случае я – тур-агент, поставляющий клиентов…

– Для путешествия в один конец.

Елена подыгрывала патологоанатому, полагая, что только благодаря самоиронии Лопахин смог проработать на такой должности долгие годы. Но пора было переходить к делу.

– Иван Иванович, к вам поступит тело Екатерины Гребенкиной. Обратите внимание на эпителий и ворсинки ткани под ее ногтями.

– Я потому и звоню, что на все обращаю внимание. Тело бедняжки сначала отвезли в ближайший морг. Пришлось организовать перевозку ко мне, в судебный. И вот что санитары мне рассказали.

– Я вся внимание.

– Представьте, Елена Павловна, в больничном морге бедной девочкой уже интересовались двое – один назвался ее другом, другой дядей. Приезжали они по отдельности. И оба хотели взглянуть на ее вещи, особенно на сумочку.

Елена нахмурилась и перевела взгляд на диван. Там в полиэтиленовом пакете лежала маленькая сумочка погибшей. Следователь машинально положила ее, когда только вошла в кабинет и стала включать свет. Вот они, издержки первого дня после отпуска!

– Спасибо, Иван Иванович. Как только будут результаты…

– Всенепременно.

Следователь попрощалась с патологоанатомом и перенесла сумочку к столу. Щелкнула застежка, пальцы в перчатках аккуратно расстегнули молнию. Петелина вывернула содержимое сумочки на расчищенный стол. Ее глаза сразу заметили главное.

Ну надо же!

11

Дома Елену встретила недовольная мама. Ольга Ивановна Грачева жила в соседнем подъезде, встречала внучку Настю после школы и водила ее на тренировки по керлингу. Мама Елены Павловны дипломатией не отличалась и говорила то, что думала:

– Нормальные люди в отпуске по дому скучают, а ненормальные – по работе.

– Задержалась, мамуль. Дела.

– Уголовные. А ты о домашних делах подумала? В квартире пыль, холодильник пустой, пришлось мне сумки из магазина на себе переть, чтобы ужин приготовить.

– Откуда пыль? Нас две недели не было.

– А пыль по Таиландам не ездит. Она норовит с улицы – и в дом! Если не убирать, как ленивые римляне в Помпеях, то пылью целый город завалит.

– Мам, там извержение Везувия было.

– Ты мне Везувием голову не морочь. Не успеваешь сама – найми прислугу, а у меня и от своей квартиры поясницу ломит.

Из комнаты вышла дочь Настя. Елена заметила в глазах тринадцатилетней девочки неподдельную грусть.

– Что случилось, Настя?

– Пока я на слоненке в Таиланде каталась, первенство Москвы пропустила.

– Подумаешь. Будут другие соревнования.

– Тренер обиделась и поставила Веру скипом. Теперь она капитан. Девчонки говорят, меня на второй номер поставят. Обидно.

Елена обняла дочку.

– Нам же было хорошо на море.

– Это тебе с Валеевым было хорошо. Каждый день от меня запирались.

Елена смутилась. На теплом море в легких одеждах их и впрямь лихорадило, как ненасытных влюбленных в медовый месяц.

– Оставляли девочку без присмотра? – навострила уши Ольга Ивановна. – В чужой дикой стране, где слоны и джунгли…

Открылась входная дверь. Со службы вернулся Марат. За месяц до отпуска он переехал к Петелиной, и они не скрывали от коллег свою связь.

– Все еще капитан? – встретила новоявленного зятя Ольга Ивановна.

– Мама, тебе пора домой, – тут же вмешалась Елена. – В субботу я приберусь. И спасибо за ужин.

– До субботы еще дожить надо, – буркнула Ольга Ивановна, собирая в прихожей свои вещи.

Ранее она выступала против связи умной, успешной, красивой дочери с обычным капитаном, да еще и «татарином, прости господи». Но когда убедилась, что решение Лены не изменить, стала проявлять заботу иначе. При всяком удобном случае Ольга Ивановна спешила уколоть зятька и взглядом, и словом. Вот и на этот раз не утерпела:

– Регистрировать отношения собираешься? Или порезвитесь и разбежитесь?

– Мама, давай потом поговорим. Вот твой шарф, – перебила ее дочь.

– Конечно, мне нельзя болеть. Кто ж тогда будет с Настей сидеть и супы варить?

Елена стерпела упрек и сочла, что лучше промолчать, но мать подобной вежливостью не отличалась.

– Раз уж живете вместе, ты бы, Лена, этому лоботрясу помогла по карьерной лестнице продвинуться. Слышишь, Валеев? – повысила голос Ольга Ивановна. – Я не дам согласия на ваш брак, пока ты не станешь майором!

– О господи! – выдохнула Елена, закрывая за матерью дверь. – Не обращай внимания, Марат. Она хочет нам добра.