— Вы правы, это, так сказать, была необходимая прелюдия. Теперь можно поговорить о Кезоне.

Какой Кезон? Его же русско-баркидским языком про семью спрашивают, а он о каком-то Кезоне лепит. Но я перебивать не стал, нацедил себе вина до краев чашки и приготовился слушать.

Летопись Кезона. Обоснованная ксенофобия

Очнувшись в своей трехкомнатной квартире на проспекте Фрунзе, он нашел свое тело в очень печальном состоянии. Критическая стадия обезвоживания, не говоря уж о менее страшных, но весьма отвратительных гигиенических моментах. Остаток дня Кезон приводил себя в порядок. Отпаивался, насыщался, спал. По расчетам, всего получилось около четырех суток отлучки из Реальности. Хорошо, что при нахождении в Мидгарде все физиологические процессы замедлялись. Иначе можно было бы и не дотянуть до возвращения. Через пару часов, пошатываясь, он смог дойти до мусоропровода и выкинуть испорченные продукты и одежду. У него как у опытного Игрока всегда существовал запас всякой быстрорастворимой еды на такой случай. Не торопясь, методично исследовал обе свои двери на предмет проникновения посторонних — ответ отрицательный. Проверил свои ловушки-маркеры внутри квартиры, которые он всегда оставлял, чтобы понять, заходил ли кто-нибудь к нему в жилище за время отсутствия, — тот же результат. Один комплект ключей он отдал Кораксу, второй находился у родителей. Родители жили в Иваново. Это, конечно, сотня километров, но все равно — на этой планете. Если нет доступа к одному комплекту, можно попытаться заполучить другой.

Сам факт, что его не хватились и никто не попытался о нем позаботиться, уже говорил о многом. Фактически обо всем. Он стал изгоем и там, и тут. Кезон размышлял о причинах и не мог их найти. Насколько должны были озвереть его друзья, чтобы приговорить его физическое тело в Реальности к гибели? Были победы, были поражения, но чтобы Игроков жестко и безапелляционно приговаривали к медленной смерти по естественным причинам — такого не случалось никогда. Что-то произошло. Кезон закрылся на все щеколды, зарядил помповый «ижак». Он пил, ел и напряженно думал. Свет в квартире не зажигал. Его по-прежнему здесь не было. Никто не должен знать, что он вернулся. По крайней мере до завтрашнего дня. Кезон вынул из ушей наушники, отложил плеер и вновь забылся в тревожном сне.

Утром он проснулся хоть еще и не до конца восстановившимся, но уже готовым действовать. Быстро привел себя в порядок, умылся. Вытащил из платяного шкафа походную сумку. Разобрал и сложил в нее помповик, бросил туда толстый брикет наличных денег и смену одежды, в боковой карман сунул «слегка модернизированный» травматик с полным баллоном. Достал и припрятал в карман свежей рубашки документы и кредитные карточки. Смотал в клубок зарядки, кинул сверху планшет. У подъезда стоял припаркованный, длинный, как сигара, его новенький «ситроен». Весь в снегу. Кезон на всякий случай взял ключи и документы от машины, но все равно вызвал такси. К соседнему дому. С запасного сотового. Вышел из подъезда, огляделся. На город наползал новый рабочий день, и никому не было дела до высокого худощавого парня со спортивной сумкой на плече. Кезон сел в такси и назвал одному ему известный адрес. Эту однокомнатную квартиру в двухэтажном старом доме на улице Карла Либкнехта он приобрел полгода назад, отремонтировал и держал на всякий случай. Вот как раз вроде такого. Войдя в прихожую новой явки и заперев за собой дверь, Кезон первый раз за сутки вздохнул спокойно. Теперь он в своем убежище, откуда можно производить вылазки и рекогносцировки. Включил висевшую на стене плазму, заказал по телефону горячий обед. По ящику не показывали ничего нового. Все по-прежнему воровали кто во что горазд и прикрывались умными фразами. Какая возмутительная степень тщеты во всем происходящем! Посмотрел на жирную тушу политика, что-то распаленно доказывающего своему очередному высокоумному оппоненту, и Кезона передернуло от омерзения. Воистину, честная абсолютная монархия лучше виляющей задом демократии! Он глянул на свой основной мобильный с погасшим экраном, решительно отложил его в сторону и набрал с запасного номер Олега Воронкова. После серии длинных гудков, в ходе которых абонент обычно тупо смотрит на незнакомый номер, прикидывая, кто же это может быть, трубку сняли.

— Алло, — послышался знакомый спокойный голос.

— Привет пернатым.

Пауза. Шок. Собеседник явно оглядывался по сторонам.

— Привет.

— Говорить можешь?

— Нет. Я перезвоню тебе. — Короткие гудки.

Он перезвонил через два часа. Стало быть, уже успел принять решение и выработать линию поведения. И это, похоже, ему было очень непросто сделать.

— Привет.

— Привет, Ворон. Как ты уже понял, я вернулся.

Тяжелый вздох.

— Тебе повезло. Куда больше, чем многим.

— В курсе. За что тебя держат в теле птицы?

— Не принял новую доктрину. Ты дома?

— Нет. В другом месте.

— Ты осторожен. Это хорошо. Тебе следует проявлять осторожность.

— Уже понял. Встретимся?

— Где и когда?

— Давай в «Спутнике», на Авиаторов. Через час. Успеешь?

— Да.

— Ты будешь один?

— Конечно.

— Тогда об остальном — при встрече. Пока.

— Пока.

— И спасибо.

— За что?

— Что не оказался сволочью.

Новый тяжелый вздох.

— Ладно, до встречи.

Через три часа он пешком возвращался к себе на квартиру, петляя по улицам и безостановочно выкуривая сигареты одну за другой. Услышанное от Олега потрясло его, придавило, как гробовая плита, отчаянием и чувством вины. Из девяноста восьми Игроков, отправившихся с ним на покорение Запретного города, вернулось чуть более половины. Все оказались отброшены на два-три уровня, в тела мелких млекопитающих и даже насекомых. Человек сорок просто вышвырнуло из Мидгарда. Мир отказывался вновь принять их, системники не срабатывали, и технического решения пока не было найдено. Четверо пропали без вести. Их тела поддерживались в реале усилиями медиков. В двух случаях родные были не в курсе, и Стратору пришлось приложить максимум усилий, чтобы избежать огласки. Пятеро сошли с ума от мучительной кончины в Мидгарде. Смерть от гипоксии — жуткая смерть. Среди них — Теренций Дентер, один из самых верных сподвижников Кезона, его старый приятель и всеобщий любимец. Его жена Юлия, в Мидгарде — Эмилия, выдержала два дня, наблюдая слюнявый овощ в кресле-каталке вместо любимого мужчины. А потом, обезумев от тоски, выбросилась с балкона и разбилась насмерть. У всех пострадавших и в Мидгарде, и в Реальности остались друзья, родные. Общее несчастье сплотило их. На похоронах Юлии многие поклялись отомстить Кезону при встрече за то, что он натворил, потому что ярость требовала выхода, а иного виновника не было. В каком угодно обличье. Безразлично, в реале или Мидгарде. Любым доступным способом. Покарать самовлюбленного мерзавца, чья непомерная жажда славы стоила Баркиду так дорого.