Чтобы попасть к двери, я должен был опять переступить через труп. Прежде чем выключить свет, я еще раз посмотрел на серое лицо. Отчужденное и отрешенное от всего земного, оно не сказало мне ничего. Потом его поглотили тени.

Солнце на дворе словно поблекло, как будто давно наступил вечер. Старая машина свернула с автострады и покатила по гравию к трейлерам, таща за собой пыльный хвост. Я дал пыли осесть и направился через двор к конторе. Не дойдя до нее, я заметил, что от ворот за мной наблюдает Алекс Норрис.

Вдруг он помчался прямо на меня с нечеловеческой скоростью. Казалось, его синий костюм в облепку сейчас треснет по всем швам. Он был тяжелый и сильный и знал, как использовать свой вес. Его плечо пришлось мне прямо в живот, и я полетел на гравий, но тут же вскочил. Кулаками он работать не умел. Я сгруппировался и нанес ему удар под дых, от которого он согнулся пополам, подставив мне голову для апперкота. Но, жалея лицо парня и свои костяшки, я захватил и вывернул его правую руку.

― Пустите! ― завопил он. ― Деритесь честно. Я вам покажу.

― Ты мне уже показал. Я слишком стар, чтобы драться. Вышел в тираж.

― Отпустите руку, я вам мозги вышибу. Что вы делали в комнате Люси?

― С ней что-то случилось.

Не имея возможности разогнуться и пошевелиться, он повернул голову, чтобы на меня посмотреть. На его черном лбу выступили капельки пота, а в его широко раскрытых ясных глазах застыл испуг.

― Вы врете. Пустите меня.

― Ты можешь спокойно меня выслушать, как разумный человек?

― Нет, ― но в голосе уже не было уверенности. Глаза заволоклись слезами, готовыми вот-вот пролиться. Это был мальчик в обличье мужчины. Я отпустил его.

Он медленно распрямился, потирая затекшую руку. С противоположного конца двора к месту схватки уже направлялись любопытные.

― Пойдем в контору, Алекс.

Он ощетинился.

― Кто меня будет обрабатывать?

― Никто тебя не будет обрабатывать. Пойдем.

― Я не обязан.

― Сколько тебе лет, Алекс?

― Девятнадцать, скоро двадцать.

― Ни в каких делишках не был замешан?

― Я не такой. Спросите у матери.

― Люси твоя подружка?

― Она мне не подружка. Мы собираемся пожениться. ― И он добавил с вызовом: ― Я могу содержать жену.

― Не сомневаюсь.

Его ясный взгляд жег мне лицо.

― Что-то случилось? Почему вы туда вошли?

Я попытался припомнить, что же меня заставило постучать и открыть дверь.

― Чтобы с ней поговорить. Чтобы убедить ее поскорей уехать из города.

― Мы и так уезжаем. Прямо сейчас. Я ее жду. Она пошла забрать вещи. ― Его голова как будто независимо от желания ее обладателя повернулась к закрытой двери номера семь. ― Почему она не выходит? Ей плохо?

― Она не выйдет.

Орава любопытных быстро приближалась, слышались злобные и возбужденные выкрики. Я открыл дверь конторы и пропустил Алекса вперед. Весь он словно окаменел, двигались только ноги.

Толстяк, любивший Этель и больше никого, сидел на раскладушке с полупустой бутылкой колы в руке. Он встал и протопал к стойке, бросив косой взгляд на свое ложе. С обложки журнала, валявшегося на подушке, что-то беззвучно кричала ему вслед красотка с обнаженной грудью. Наплевав на ее призывы, толстяк спросил:

― Вам что-то нужно? ― Наконец он среагировал на черного юношу. ― А ему что?

― Позвонить, ― сказал я.

― По-местному?

― Да, в полицию. Вы знаете номер?

Он знал.

― Несчастье?

― В седьмом номере. Пойдите и взгляните, только не входите. И никого не пускайте.

Толстяк перегнулся через стойку, свесив с нее свое брюхо, похожее на болтающийся в сумке домашний сыр.

― Что случилось?

― Посмотрите сами. Только сначала дайте аппарат.

Он протянул мне телефон и выскочил в дверь. Алекс метнулся было за ним. Я схватил его за плечо правой рукой, продолжая левой набирать номер. Когда бедняга услышал, что я сообщаю дежурному сержанту, он весь обмяк и повалился грудью на стойку, повиснув на ней с безжизненно поникшей головой. Его тело сотряслось от беззвучных рыданий. Дежурный сержант ответил, что сейчас же вышлет машину.

Я положил руку парню на спину. Он дернулся, как будто я ударил его ножом.

― Что ты там делал, Алекс?

― Не ваша забота.

― Ждал Люси?

― Раз знаете, зачем спрашиваете?

― Сколько времени ты там провел?

― Где-то полчаса. Я пару раз объехал квартал и вернулся.

Я взглянул на часы: пять тридцать пять.

― Она вошла внутрь около пяти?

― Да, около пяти.

― Она вошла одна?

― Да. Одна.

― Кто-нибудь входил за ней?

― Я никого не видел.

― Кто-нибудь выходил?

― Вы выходили. Я видел, как вы вышли.

― Кроме меня. Раньше.

― Я не видел. Я объезжал квартал.

― Ты входил вместе с ней?

― Нет, сэр. Я не входил.

― Почему?

― Она сказала, что через пять минут выйдет. Ей даже не нужно было упаковывать чемоданы.

― Тем более ты мог войти.

― Я не захотел. Она не захотела.

― Люси выдавала себя за белую?

― Ну и что? В нашем штате это законом не карается.

― Ты хорошо осведомлен. Учишься?

― Только что поступил в колледж. Но собираюсь бросить.

― Чтобы жениться?

― Я никогда не женюсь. Мне теперь не на ком жениться. Я скроюсь. ― Его голова по-прежнему свешивалась за стойку, и голос глухо отдавался в ее деревянных недрах.

― Тебе придется остаться и ответить на кучу вопросов. Так что соберись.

Я встряхнул его за плечо. Алекс не повернулся и не пошевелился, пока с автострады не донеслись гудки сирены. Тогда он вскинул голову, как загнанный зверь.

Черная патрульная машина затормозила прямо у двери конторы. Из нее выскочил человек в штатском, взбежал на крыльцо и застыл в проеме. Несмотря на мягкую серую шляпу и мешковатый серый костюм, сразу было видно, что этот человек родился полицейским, бренчал вместо погремушек наручниками, учился читать по Уголовному кодексу, повышал квалификацию на разбитых мостовых и в темных переулках. Его изборожденное морщинами лицо, за пятьдесят лет выдубленное солнцем и ветрами, было наглядным свидетельством его жизни в долине.