Нам также нравилось то, что их история уходила корнями в античность, ведь столь многое в нашей философии было противоположно тому, что принято в современном обществе. Мы перекидывали мостик в прошлое, к временам и эпохам более простой жизни, когда можно было уйти в лес без GPS-навигатора, проложить собственную тропу, а не следовать лёгкими маршрутами, найденными другими людьми, и начинать свой день без кофе из Starbucks. Энди говаривал: «У тебя тяжёлый день? Представь, каково было при Фермопилах».

Мы с головой погрузились в организацию нового вида спорта, или предприятия, называйте это как угодно. Я умолял старых друзей из Куинса, умолял родственников, умолял любого, кого встречал на пути, помочь нам развить эту идею более доступной и более формально структурированной вариации Смертельной гонки. Превратить ее в нечто такое, в чём мог бы принять участие любой. Такое, что могло бы со временем стать олимпийской дисциплиной. Мы начали подбивать каждого, кто готов был нас слушать: «Просто запишись в участники. Не переживай по поводу своей физической формы».

Мы обнаружили, что с той минуты, как люди давали своё согласие на участие в Спартанской гонке, они начинали тренироваться усерднее. У них появилась мотивация добежать до финиша, поэтому они вдруг принялись доводить себя до изнеможения во время своих ежедневных тренировок. Тренироваться с особым усердием в преддверии какого-то соревнования – нормальное дело, вот они и тренировались. А когда они приезжали на гонку, они уже были в той форме, в какую надеялись прийти, и могли добраться до финишной черты вместе со всеми остальными. Кроме того, в процессе они находили себе новых друзей, более физически активных, увлекающихся фитнесом.

Вы можете подумать, что всё это чистой воды безумие… но представьте, что было бы, если бы этим начал заниматься каждый.

Я только что вывалился из окна с высоты десяти футов и упал на бетон. Падение встряхнуло моё одиннадцатилетнее тело, и теперь мне нужно было прыгнуть на свой велосипед, оставшись при этом незамеченным. Я убегал из дома и направлялся к дому своей бабушки, жившей в двадцати пяти милях оттуда. Чтобы добраться туда, я должен был проехать по крупной нью-йоркской автостраде, не имевшей никаких выделенных полос или велодорожек, и на ходу решать, где поворачивать и в каком направлении двигаться. Оглядываясь назад, понимаю, что эта поездка была предвестником того, что случится со мной в будущем.

Я родился в Бруклине и рос в районе Джамэйка, что в Куинсе, в 1970-е и 1980-е годы – не слишком характерный старт для современного спартанца. Мой отец был серийным предпринимателем, ему было не важно, в какой индустрии работать, будь то пиццерия или авиаперевозки. Он зарабатывал хорошие деньги, по крайней мере какое-то время, но ради этого ему приходилось работать так много времени, что я даже не помню, чтобы он хоть иногда не работал как сумасшедший. Ему было всё равно, дома он с семьёй или в отпуске – он работал постоянно, почти нон-стопом. Я унаследую эту его черту характера, хотя она и проявит себя лишь спустя годы.

Его труды обеспечивали нас комфортной жизнью, что было здорово. Но за его склонность к безостановочной работе приходилось платить другими вещами, а негативная сторона есть даже у комфорта. Я помню, как в детстве хвастливо думал про себя: «Мне не надо идти в колледж, я могу просто работать с отцом!» Я то и дело жаловался по поводу каких-то вещей, которые хотел иметь или которые не были «идеальными» в моих представлениях. По правде говоря, я был избалованным засранцем.

За фасадом внешней нормальности скрывалась проблемная семейная жизнь. Мой отец был итальянцем, мы жили в итальянском районе, напоминающем те, что показаны в фильме «Славные парни». Мои родители устраивали дома драки, а мою мать не раз госпитализировали с серьёзными травмами вроде перелома носа. Многие из членов моей семьи бывали в тюрьме, а некоторые из них не вышли из неё до сих пор. Когда мы ездили в тюрьму проведать близких, родители и дедушка с бабушкой, пытаясь скрыть от меня правду, говорили мне, что родственники служат в армии. Позже я узнал всю правду, в комплекте с которой шла наша районная поговорка: «Нужно суметь отсидеть срок…» Всякий раз, когда мне больно или я просто хочу, чтобы что-то поскорее кончилось, я думаю про себя: «Могло быть и хуже».

Мой отец знал только один способ компенсировать свою чрезмерную зацикленность на работе и отсутствие родительских навыков: он предлагал нам быстрые «лекарства» в виде поблажек и дозволений. Он мог сказать: «Давайте поедим китайской еды» или «Ты можешь не ложиться подольше». Это были его попытки как-то сгладить всё то безумие, которое творилось вокруг. Разумеется, такие поблажки и свобода тусоваться допоздна подпитывали наше детское воображение.

Но если мой отец был ян, то мать была инь. В то время как отец был на сто процентов сосредоточен на бизнесе и зарабатывании денег, мать была на сто процентов сосредоточена на здоровье и красоте. Когда мне было три года, её мать умерла от рака – процент заболеваемости раком в том районе Куинса, где я провёл детство, был куда выше обычного, возможно, по причине того, что мы жили рядом со свалкой. Эта утрата заставила мою мать, тёток и дядьёв заняться поиском ответов. Со временем эти поиски привели их к недавно открывшемуся в нашем квартале Куинса магазину здорового питания. Почему такой магазин появился в округе, где господствовали сосиски, паста, пицца, устрицы, моллюски и вино, мне понять трудно, но он появился.

Человек, работавший там, навсегда изменил жизнь моей семьи. Свами Буа был маленьким, но могучим индийским йогом с тонкими, как дымка, седыми волосами и ногами, на которых не хватало пальцев. Он перебрался из Индии в Нью-Йорк, чтобы учить людей йоге и медитации и практиковать их самому. Это был настоящий монстр выносливости: он мог на одном дыхании свистеть в свою раковину а-ля Луи Армстронг много-много часов напролёт. Он знал всех, от Махатмы Ганди и Бертрана Рассела до Мохаммеда Али. Когда он умер, некоторые люди поговаривали, что он был самым старым человеком на Земле.

Вдохновлённая этим удивительным человеком, моя мать стала заниматься йогой, правильно питаться и медитировать. Любовь к этому здоровому образу жизни она привила и мне и при каждой возможности вдалбливала мне в голову важные уроки по этой части. Главным из них было убеждение в том, что жизнь не стоит того, чтобы её проживать, если ты не живёшь на полную. Моя мать была экспертом по «отложенному вознаграждению», хотя сама об этом даже не догадывалась. Моя мать правильно относилась к жизни, но я смог оценить это лишь много позже.

В конце 1980-х, когда на рынке акций случился обвал, а цены на недвижимость рухнули вниз, финансы моего отца полетели под откос вместе с ними. Родители развелись, и я вместе с сестрой и мамой переехал в Итаку, Нью-Йорк. По условиям развода отец должен был оплачивать аренду жилья моей матери, но его собственный бизнес терпел крах, а это означало, что в большинстве случае он попросту не мог помогать нам деньгами. Мы сняли маленький дом и не могли себе позволить регулярно оплачивать аренду, или платить по счетам за отопление, или даже купить телевизор.