– Под язык и рассосите не спеша.

Он пощупал пульс, нахмурился, спросил у стюардессы, нельзя ли положить женщину. Та, колеблясь, бросила взгляд в сторону салона бизнес-класса. Наклонившись, доктор что-то сказал ей на ухо. Девушка глянула на него испуганно, и вдвоем они увели даму за шторку, отделявшую бизнес от эконом-класса.

Настя от всей этой возни проснулась, но сидела молча, тараща испуганные глаза. Когда шторка закрылась и Лана повернулась к ней, дочка привалилась к ее плечу, потом и вовсе легла на колени матери и опять задремала.

Самолет сел в Кельне в девять сорок пять (что при разнице в два часа с Россией практически свело на нет трехчасовой перелет). Когда пассажиры гуськом выходили из салона, Лана спросила у одной из стюардесс:

– Как себя чувствует та женщина, которой стало плохо?

Девушка глянула испуганно, потом быстро ответила:

– Забрала скорая… Тот доктор сказал, что у нее тяжелый гипертонический криз.

Сзади напирали пассажиры, Настина светлая макушка уже маячила далеко впереди, и Лана, кивнув стюардессе, пошла дальше. Такое странное чувство… Незнакомая женщина, но все равно жалко. И неловко, что и времени нет расспросить… Но ведь к кому-то она ехала. Впрочем, родным сообщат. Лана вздохнула, мысленно пожелала даме-бухгалтеру выздороветь как можно скорее и поспешила вслед за дочкой.

– Так, первый план не сработал, переходим к варианту Б, – быстро скомандовал Кислый, пока напарники шли к выходу из аэропорта. – Следим за объектом, чтобы выяснить, в какой отель отправится.

Проследив за своим объектом, напарники сели в такси и на ломаном английском попросили ехать во-он за той машиной, потому что это люди из их группы и они все должны прибыть в один отель… Шофер кивнул, и машина плавно тронулась с места.

– Ты чего такой зеленый? – негромко спросил Кислый у Костяна. – Укачало, что ли?

– Это и есть объект? – Тот мотнул головой в направлении машины, которая двигалась впереди и увозила маму с дочкой.

– И что? Это работа, понял? Ничего личного, ничего.

У Ланы и Насти было не так уж много времени на выбор отеля, но, когда такси остановилось у дверей, Лана решила, что они с дочкой не промахнулись. Улочка, расположенная в пяти минутах ходьбы от Кельнского собора и центра города, оказалась на удивление тихой. Напротив отеля выглядывали из-за каменного забора серые стены какого-то храма. Пока Лана расплачивалась с таксистом и он выгружал из багажника чемоданы, Настя легконогой козочкой сбегала к калитке, просочилась во двор и через минуту вернулась, чтобы сообщить матери, что церковь посвящена святой Урсуле и вокруг нее большой сад, где совершенно не по-городскому, свободно и душевно, поют птицы. Повезло еще, что номер был, подумала Лана, глядя как чуть позади их машины тормозят еще два такси и из первого вываливается высокий человек с дорожной сумкой. Мужчина, вежливо улыбнувшись, придержал им двери и устроился в лобби-баре покурить.

Приветливый портье сносно говорил по-русски, бронь, сделанную через Интернет, подтвердил, но номер – он очень извиняется – будет готов через час, не раньше. Вообще-то у них заселение с двух часов дня, а сейчас, сами понимаете, только десять с небольшим. Может быть, дамы хотят позавтракать? Лана вопросительно взглянула на дочь. Та беззастенчиво заглянула в зал, где уже стояли накрытые столы и пахло кофе и плюшками. С прищуром обозрев ряды блюд с фруктами, закусками, выпечкой, а также банки с джемом, медом и серебристые контейнеры для горячих блюд, Анастасия царственно кивнула.

– Я включу в счет еще один завтрак, – улыбнулся портье. – Позвольте, фрау, чемоданы ваши будут вот здесь. – Он втянул багаж под стойку.

Оказавшись лицом к лицу с щедротами шведского стола немецкого отеля категории три с плюсом, Настя и Лана вдруг почувствовали, что очень и очень проголодались. Они выпили немереное количество кофе и свежевыжатого апельсинового сока, перепробовали несколько сортов сыра, ветчинку и еще съели по круассану, а потом по куску арбуза.

– Я сейчас тресну, – пожаловалась Настя. – А ведь там есть омлет с травами. Вон, смотри, мужик, который за нами приехал, наворачивает.

– Думаю, омлет пробовать будем завтра. А сейчас предлагаю пройтись, а то у меня что-то джинсы сразу стали туговаты в районе талии.

Увидев их, портье опять начал было извиняться, но Лана махнула рукой:

– Мы в город. Чемоданы ведь можно у вас оставить?

– Их отнесут в номер, как только он будет готов.

– Вот и прекрасно!

Взявшись за руки, как подружки, сбежавшие с уроков, Лана и Настя отправились бродить по городу.

Большинство нормальных туристов и значительная часть горожан в столь ранний час либо нежились в теплых кроватках, либо пили утренний кофе, и потому город был восхитительно немноголюден. Лана и Настя шли по улочкам, наслаждаясь воздухом, видом и ощущением нового и незнакомого города. Вот меж домами серым айсбергом возникла громада собора. Скоро, очень скоро площадь и улочки вокруг заполнятся гомонящими туристами и теми, кто пытается на этих туристах заработать: художниками, уличными статуями, торговцами, ворами и попрошайками. Но сейчас собор был одинок, и две маленькие женские фигурки застыли у его подножия в восторге и почтении. Они обошли собор кругом не спеша, в уважительном молчании, любуясь его порталами, статуями, стрельчатыми окнами, всей неправдоподобной легкостью камня, устремляющегося ввысь. Вышли на малолюдную по раннему времени набережную и побрели вдоль реки, разглядывая дома, корабли, людей и прочие элементы жизни города, который теперь навсегда обрел для них плоть и образ.

Когда смотришь на карту, разглядываешь открытки с видами и фотографии или видишь фильм, где фигурирует город, взгляд фиксирует только изображение. Оно может нравиться или нет, но город все равно остается только набором картинок с названиями. Но все меняется, как только попадаешь в ту или иную географическую точку лично. И даже тот же снимок в Интернете или книжке обретает совершенно иной смысл, потому что за ним стоит воспоминание о конкретном дне, окрашенном в цвета, наполненном запахами и ощущениями. Улочка на открытке пуста и довольно безлика, но ты помнишь, что ногам было чудно идти по горбатой булыжной мостовой, а вдоль тротуара дремал туристический паровозик с вагончиками, похожий на прикорнувшего дракона, пахло свежеполитыми цветами и кофе. И серая громада собора обретает вещественность и величие. Рейн несет свои воды спокойно и с достоинством. А на одной из опор моста, на железной балке, кто-то примостил смешного металлического человечка, застывшего в нелепой позе: на одной ножке и руки в стороны.

На набережной на столбе сидит собранный из железок птеродактиль и задумчиво косит глазом на шпили церкви.

Устав бродить по городу, мама с дочкой вернулись к собору. Теперь здесь царят суета и гам. На площади уже застыли на невысоких постаментах две живые «статуи»: американская статуя Свободы и завернутый в золотистый саван Тутанхамон. Двое художников рисуют на асфальте. Чуть в стороне молодежь катается на скейтах. Кучки туристов облепили гидов, которые сжимают в поднятых руках кто зонтик, кто табличку, кто розового зайца. В зев портала течет людской поток. Внутри собора торжественно и спокойно, несмотря на большое количество людей. Настя пошла бродить по тому, что представлялось ей каменной рукотворной пещерой, полной удивительных вещей и сокровищ. Лана опустилась на деревянную скамью и некоторое время бездумно сидела, глядя на витражи, устремленные вверх серые своды, немногочисленные украшения. Она никогда не была особенно религиозной, хотя время от времени ходила в церковь (любимая – та, что в Сокольниках), ставила свечку Богоматери, в пост старалась ограничивать себя, и не только в еде. Но зачастую молодая женщина чувствовала себя немного виноватой, потому что в церкви ей быстро становилось как-то неуютно. Болит голова от тяжкого запаха ладана, старушки всегда смотрят косо, еще норовят порой свечки собирать, пока стоишь перед иконой… Покойней всего Лана чувствует себя именно в готических храмах. Их серый камень кажется идеальной рамой для цветных витражей, стены не давят, а словно парят вокруг, поддерживая плетеные своды. Порталы, розы, химеры и горгульи, святые, мученики и странные фигурки, рожденные фантазией художников и архитекторов, уже много лет они живут своей жизнью, служа проводниками людским мыслям и чувствам. Настя прибрела к матери, сосредоточенная и бледная в сумраке собора, как маленькое привидение, села рядом и шепотом сказала: