Зачем ему болтать с бывшей девчонкой, если он постоянно на нее жалуется? У меня еще много вопросов – как часто они с Лили общаются и о чем они болтают, но он уже подруливает ко входу на пляж и выскакивает из машины, так что подробно расспросить его времени нет.

Я-то надеялась, что мы с Лэндоном найдем тихое местечко, сядем у костра и поговорим, но он оставляет меня с ребятами, а сам отходит. Можно последовать за ним, но сегодня у него настрой какой-то странный, и я оставляю его в покое. Не хочу, чтобы он задыхался, как с Лили.

У машины Вика стоит Джет и держит в руках блок из шести бутылок пива, с ним еще несколько ребят. Как только он замечает меня, машет рукой.

– Привет, капитан, – говорит он, сгребая меня в охапку.

– Джет, перестань.

– Эш, ты же меня обожаешь.

– Нет, неправда. Ты мне вообще обычно не нравишься. – Я обращаю это в шутку. – Убери свои лапы – прибереги их для бедных, ничего не подозревающих девчонок, которым можно запудрить мозги. – Я тыкаю локтем ему под ребра. – Вон Лэндон. Не раздражай его.

Джет хохочет.

– Зачем же мне раздражать нашего лучшего квотербека, нашу радость и гордость, нашего принца, самого важного человека в команде, единственного квотербека, который с завязанными глазами проложит нам путь на чемпионат штата?

– Отстань, Тэкер, – вступает Вик, и Джет на время замолкает.

Когда мы проиграли в матче на выбывание, в местной газете напечатали высказывание Лэндона, где он обвиняет Джета, что тот пропустил два последних паса. Лэндон позже уверял, что его слова переврали, но Джет все-таки обиделся. С тех самых пор они то и дело обмениваются колкостями, и мне приходится частенько разряжать атмосферу, чтобы сохранить мир.

Джет указывает на девушку в откровенном бикини у воды:

– Как, повезет мне с ней сегодня?

– У тебя шансы, как ни у кого другого, – заверяю я. – Мне ее предупредить, что тебе только на одну ночь и чтобы она не ждала потом твоего звонка?

Вик весело ухмыляется.

– Ни черта, не надо. – Джет не заводит отношений с девушками. Ему нравится «распылять любовь» направо и налево, подцепив как можно больше красоток. А это означает, что на него имеет зуб добрая половина женского населения Старшей школы Фремонта и всей округи.

Несколько раз мне приходилось вызволять его из цепких лапок девчонок, потерявших надежду на настоящие отношения. С неохотой, но неоднократно я выступала в качестве поддельной девушки Джета. Я говорю ему, что однажды он по уши влюбится, и избранница разобьет ему сердце, но он только посмеивается. Считает любовь полной фигней.

Я направляюсь к костру, где сидит Моника, и думаю о нашем с Дереком разговоре в кухне. О ссоре между отцом и Брэнди. О дурацких кубиках Дерека, которыми он сегодня щеголял. О моем чувстве вины, что Лэндона не выбрали капитаном. Как остановить эти мысли? Мой мозг перегружен.

– Ну и ну: лучшая подруга не сказала, что ее выбрали капитаном, – приветствует меня Моника, теснее прижимаясь к своему бойфренду Трею. Он у нас лучший раннинбек[7]. – Поздравляю, девочка!

– Спасибо.

Трей и Моника встречаются еще с младшей школы. Они влюблены друг в друга и не боятся ни выражать чувства на людях, ни говорить о будущем так, будто им предопределено навеки быть вместе.

Когда разошлись мои родители, я перестала искать настоящую любовь – она казалась выдуманной для фильмов и книг, чтобы люди поверили в невозможное. Трей и Моника возродили во мне веру в любовь. Он смотрит на Монику так, словно она одна во всей вселенной. Словно она – нить его жизни и без нее он потеряет себя. Моника говорит, что они с Треем родственные души. Оба хотят учиться в Иллинойсском университете, но Трею для этого нужно получить стипендию в один из университетов конференции Большой десятки[8], иначе он не сможет оплатить учебу.

Лэндон садится возле меня, я прижимаюсь к нему. – О чем думаешь? У тебя такой серьезный взгляд.

– Да ни о чем, – раздраженно отвечает он и, открыв банку с пивом, залпом выпивает содержимое.

Я кладу ладонь ему на грудь.

– Если о капитанстве, то я не знала…

Он отбрасывает руку.

– Какого черта, Эш! Хватит уже об этом! Я сейчас просто зол на весь мир, поняла? Ну, избрали тебя капитаном. Да и хрен с ним! Уверен, это Джет подстроил, чтобы отомстить за дурацкую газетную статью. И я остался в дураках, так?

– Джет ничего не подстраивал.

Лэндон издает короткий фальшивый смешок.

– Ну да, конечно.

Его слова причиняют мне боль.

– Ты ведь не всерьез?

– Ну хорошо. Не всерьез, – неубедительно соглашается он.

Я смотрю на Монику и Трея – они изо всех сил стараются не показать, что слышали весь разговор.

У меня в горле ком, но я все равно высказываю то, что накипело с утра, когда Дитер написал на доске мое имя.

– Ты… ты считаешь, что я не достойна быть капитаном, так ведь?

В ответ молчание.

СОЛНЦЕ УЖЕ САДИТСЯ, я бегу, Фалькор рядом. В последний момент я решил проявить дружелюбие по отношению к чудовищу, а заодно и дать ему подвигаться. Бегу без цели, но от ощущения на лице горячего свежего воздуха напряжение в мышцах ослабевает.

Не проходит и нескольких минут, как мы с Фалькором минуем Старшую школу и соседнее футбольное поле. Мной овладевают воспоминания о тех временах, когда мама ходила на мои игры. Сидя на трибуне с другими родителями, она всегда болела громче всех, так что к концу игры, наверное, надрывала легкие. Даже после химиотерапии, когда ее тошнило и она быстро уставала, мама все равно приходила на матчи.

– Больше всего на свете я люблю смотреть, как ты играешь, – говорила она.

Я бы все отдал, чтобы сыграть для нее в последний раз. Черт возьми, я бы все отдал, чтобы просто еще раз поговорить с мамой. Но это невозможно.

Мы с чудовищем делаем пару кругов по беговой дорожке, потом нам это надоедает, и мы решаем пробежаться по городу. Переждав красный свет, я следую указателям на пляж и думаю об Эштин. Да уж, эта рубашка в обтяжку и короткие шорты – откровенный наряд, ничего не скажешь. Полное перевоплощение после бесформенной худи, в которой она ходила днем. Может, Эштин хамелеон и каждый раз предстает в новом обличье, в зависимости от окружения. Интересно, бойфренду нравится, когда она откровенно одевается, и ею можно щегольнуть? Когда он за ней заехал, то смотрел на меня, как на противника, готового перехватить один из его пасов.