– Esattamente.

Дарси уставилась в потолок. Как объяснить, что его экономка наверняка видит в ней служанку, такую же, как сама Джизелла. Как и Джизелла, она накрывает столы и убирает грязную посуду за людьми, у которых намного больше денег, чем у нее. Она не хочет изображать светскую даму, ожидающую, что ей постирают одежду. Она не будет кем-то, кем не является, той, кто не сможет жить прежней скромной жизнью, когда вернется в Англию, а ее любовник-миллионер останется в воспоминаниях.

Но не следует отыгрываться на Ренцо. Потому что Ренцо – это Ренцо. Она ни разу не возразила против его высокомерия. А по правде говоря, это всегда ее заводило и, в каком-то смысле его надменность стала естественным барьером, помешавшим полностью подпасть под его чары, дало силы очнуться от мечтаний и реально взглянуть на все.

Дарси потянулась к Ренцо и коснулась губами его рта.

– Расскажи, что ты придумал – чем мы займемся?

Его пальцы оказались у нее между бедер.

– Придумал? Чем займемся? Когда я смотрю на твое тело, то у меня из головы выветриваются все мысли.

Дарси остановила его руку.

– Расскажи мне про Валломброзу. Я не про оливки или вино. Ты жил здесь в детстве?

– Откуда такой внезапный интерес? – насторожился он.

– Ты же сам сказал, что мы обедаем с человеком, который покупает это место. Будет немного странно, если я ничего не знаю о доме, о том, как ты жил в нем. Ты здесь вырос?

– Нет, я вырос в Риме. В Валломброзу мы приезжали на отдых.

– И?…

– Поместьем владело много поколений семьи моей матери. Мы укрывались здесь от городской жары. Мы с мамой приезжали на все лето, а отец только на уик-энд.

Дарси кивнула – она знала, что, как и она, Ренцо был единственным ребенком и что оба его родителя умерли. Вот и все, что она знала.

Она водила пальцем по его плоскому твердому животу.

– А чем вы занимались, когда приезжали сюда?

Он снова подтолкнул ее руку к своему паху.

– Отец учил меня охотиться и ловить рыбу, а мать в это время общалась с соседями и развлекалась. Иногда приезжали знакомые, а школьная подруга матери, Мариелла, постоянно у нас была. Мы были вполне счастливы… или так мне казалось.

Дарси заметила, что в его голосе послышались унылые и жесткие нотки.

– Но вы не были счастливы?

– Нет, не были. – Он повернулся и посмотрел на нее – лицо у него исказилось. – Разве ты до сих пор не поняла, что мало кто бывает счастлив?

– Догадываюсь, – сказала она, но подумала…

О чем? О том, что другим людям неведомы те страдания, которые выпали ей. Неужели такому успешному и влиятельному человеку, как Ренцо, известны душевные муки? Он поэтому иногда бывает таким далеким, таким закрытым и холодным?

– Что-то случилось?

– Можно сказать и так. Родители развелись, когда мне было семь лет.

– Это было… тяжело?

Он бросил на нее взгляд, по которому трудно было что-либо понять.

– Разве не все разводы тяжелые?

Она пожала плечами:

– Наверное.

– Особенно когда узнаешь, что у лучшей подруги твоей матери была связь с твоим отцом, и не один год, тогда-то ты понимаешь, что в результате женщинам никогда нельзя доверять.

Дарси покусала губу и снова спросила:

– И что потом?

– После развода отец женился на своей любовнице, но мать так и не пришла в себя. Ее предали дважды, а единственным оружием стал я.

– То есть как?

– Она была в подавленном состоянии и делала все, что только могла, чтобы не допустить моего общения с отцом. – У Ренцо напряглись скулы. – И поверь мне, ребенок мало что может сделать, если мать находится в депрессии. Он… беспомощен… абсолютно беспомощен. Я большей частью тихо сидел в уголке и строил домики из пластмассовых кубиков, а она либо рыдала, либо бесновалась от злости на весь мир. К концу первого лета без отца я успел построить целый город.

Дарси понимала его. Вероятно, у Ренцо из-за детского ощущения беспомощности выросла необходимость контролировать себя, свои чувства. А городок из кубиков не положил ли начало его блестящей карьере архитектора?

– Ренцо… то, что произошло с тобой… это страшно.

Рука Ренцо стиснула ей грудь, и он негромко произнес:

– Дарси, какая же ты простодушная.

Дарси стало стыдно. Он считал ее сентиментальной и благочестивой, потому что он – как ей казалось – принадлежал к мужчинам, которые делят женщин на две категории: святые или шлюхи. Девственность гарантировала Дарси статус святой, но все не так просто, и знай он, почему она сохраняла девственность, то пришел бы в ужас.

Оттого, что женатые мужчины имеют любовниц, земля не разверзнется, даже если любовница – близкая подруга жены. Но расскажи она ему о своей жизни, то его история будет похожа на детскую сказку, которую читают ребенку перед сном.

Но он ведь не расспрашивает о ее прошлом? Ее жизнь ему не интересна, и ей следует этому радоваться. Ни к чему вытаскивать на свет ужасные секреты, тем более когда их отношения завершаются. Зачем портить последние дни?

– Что тебя заставило все-таки продать поместье?

Ренцо долго молчал.

– Мачеха умерла в прошлом году, – наконец ответил он. – Ей всегда хотелось завладеть этим домом, а я постарался сделать так, чтобы дом ей не достался. Но сейчас она умерла – они все умерли, – и почему-то вместе с ней умерло и мое желание сохранить дом. Поместье слишком большое для одного человека. Здесь должна жить семья.

– А ты не хочешь заводить семью?

– По-моему, мы уже это выяснили, – холодно заметил он. – Я видел вполне достаточно лжи и обмана, чтобы вообще забыть о браке. Надеюсь, ты поняла?

Дарси кивнула. О да, она все поняла. Она поняла, что его слова – это предупреждение. Предупреждение не слишком сближаться. И то, что она здесь с ним в незнакомой роли подруги, ничего не изменило. Она улыбнулась, правда, не так лучезарно, как обычно, но вполне весело, чтобы убедить его в том, что ей все равно.

– Не пора ли нам отправиться на ланч? – спросила она дрогнувшим голосом, потому что рука Ренцо переместилась от груди к пупку. – Донато ведь говорил, что ланч будет через час.

Но Ренцо чувствовал голод исключительно в одном месте. И этот голод затмил все. Он рассказал ей намного больше, чем рассказывал кому-либо. И объяснил это тем, что она обычно ни о чем не расспрашивала. Но больше этого не будет, не будет никаких откровений. Есть только одна причина, почему она здесь… и она, кажется, хорошо это понимает, если судить по выжидательному блеску в ее глазах.

– Я нанял Донато, чтобы он приспосабливался к моему распорядку, а не к собственному, – заявил Ренцо, нагнул голову и взял в губы ее сосок.